Карина Сарсенова - Хранители пути Страница 25

— Вряд ли, — отмахнулся от ее предположения гигант. — Не в моей приемной посреди рабочего дня. Времени не хватило бы.

— А с чего вы взяли, что ее задушили днем? — вдруг ожил оглушено молчавший до сих пор Александр Евстигнеевич. — Может, она в шкафу простояла несколько дней? Или ее прикончили в одном месте, а потом перенесли к нам в шкаф?

Кивнув в знак понимания, Амадео опустился на колени около недвижимого тела. Бережно взяв руку девушки в свои огромные ладони, он аккуратно согнул ее в локте. Рука с легкостью поддалась его нажатию.

— Видите, тело еще не остыло и мышцы не закаменели. Значит, ее убили совсем недавно. И, скорее всего, именно здесь, — подняв глаза на напряженно следивших за его манипуляциями певицу и секретаря, сказал продюсер.

— Но я был все время здесь! — неожиданно громко возопил вконец сбитый с толку несчастный секретарь и спустя мгновение совершенно сник под укоризненными взглядами Амадео и Азизы. — Ну да, я выходил на минутку. Всего лишь на часик! Я не виноват, в «Меге» была распродажа. — Испуганно глядя на безмолвно разглядывающих его мужчину и женщину, он печально развел руками. — Вы же знаете, я шопоголик. Это сильнее меня…

— Ну да, вас не было часа полтора, — с тихой яростью констатировала Азиза. — И Аннику преспокойненько так, с наслаждением, убили прямо у нас в приемной! И поцеловали перед смертью или после нее. А может быть, тогда, когда она умирала! И затолкали еще теплое тело в платяной шкаф, как будто она не человек, а вещь какая-нибудь! — убавив громкость под выразительным взглядом шефа, рокерша незаметно для себя сменила гнев на исследовательский интерес. — Но зачем? И почему именно у нас?

— О, Боже, я больше не могу… — горестно всплеснув руками, простонал побагровевший Александр Евстигнеевич и в порыве самоуничтожения ухватил себя за тщедушные остатки волос на вполне упитанной голове. — Теперь я буду во всем виноват… Накапаю себе успокоительного. Сердце схватило… — тяжело обвалившись на диван, он одной рукой, плотно прижатой у груди, пытался удержать рвущееся из нее сердце, а другой, закрыв глаза, слепо шарил в воздухе перед собой, словно надеясь нащупать в доступном сейчас пространстве материализовавшуюся в нем склянку с заветными каплями.

— Вы не виноваты, — тепло и сочувственно улыбнувшись, произнес Амадео и положил обе руки на плечи расстроенного сотрудника. — Ее бы все равно убили, но в другое время и в другом месте. Вашей слабостью элементарно воспользовались.

— Вы так уверенно говорите это… — покачав головой, возразила Азиза. — Как будто догадываетесь, кто преступник.

— Я не догадываюсь. Я знаю, — отчеканил Амадео. — И эта жертва — отнюдь не первая и не последняя в его списке.

Надрывный стон спиралью невыносимой боли врезался в ведомый диалог и разметал сказанные и невысказанные слова по углам приемной. Схватившись уже обеими руками за обширно полную грудь, Александр Евстигнеевич, запинаясь на ходу о безупречно ровную поверхность ковра и путаясь в собственных ногах, выскочил из злополучной комнаты.

— Он же сейчас наклюкается вусмерть, любитель чачи, — проводив взглядом перекошенную фигуру секретаря, сообщила Азиза. — Наберется до поросячьего визга.

— Пусть набирается, — в тон ей, тихо и внушительно ответил Амадео. — Ему это необходимо. Сейчас действительно необходимо. Но — только ему. Чтобы победить свой страх, он должен сначала опереться на свою слабость.

— Что-о-о-о?! — вскинув на продюсера переполненные изумлением глаза, воскликнула Азиза и от возмущения чуть не поперхнулась застрявшим в горле скоплением слов. — Да он же…

— Спокойно, — повелительным жестом остановил начинающийся выплеск рокерского темперамента Амадео и протянул замершей в паузе невысказанности певице телефонную трубку. — Сейчас не до философии. Вызывай полицию.

Широкими шагами преодолев королевский размах приемной, гигант скрылся в ожидающем его кабинете.

Огненная тьма расстилалась повсюду, вылепляя из себя едва заметную различимость неба и земли. И верх, и низ казались идентичными друг другу, перетекая за чуть видимые границы, лежащие между ними и сразу же порождая новые пределы. Чрезвычайная подвижность неба и земли создавали парадоксальное должному впечатление: не живости, а сугубой мертвенности, не сути, но отсутствию всяческого ее проблеска. Насыщенность чернотой — вот что позволяло опознавать видимую структуру пространства. Более красное, багровое небо нависало над выражено черной землей. Перемещение границ вызывало усиление и ослабление цветовой насыщенности каждой из частей огненной тьмы. Небо чернело, отдавая красный цвет земле. И тут же стадии перемен вновь сменялись, и земля разверзалась под обегающим ее взглядом обновленной глубиной тьмы, а небо давило сверху с удвоенной полнотой кровавого свечения.

Линия горизонта возникала то тут, то там почти незаметной пунктирной алой полосой. Ее необычайная тонкость заставляла ее то и дело прерываться, колыхаться и размываться, вырисовываться и пропадать вновь. Ничто не было устойчивым в этом зловещем месте. И, пожалуй, именно данная неустойчивость ориентиров угнетала воспринимающее его сознание больше всего. А действительно — что, как не стабильное отсутствие прочной системы ценностей и целей является для человека источником настоящих или будущих страданий? Путаница мыслей и действий — плодотворная почва для выращивания личностных монстров любой категории ужасности.

Своеобразная жизнь порождалась этим специфическим местом. Наверное, здесь находилось логово теней всех мастей. Черные, красные и черно-красные метущиеся тени наполняли все вокруг непонятным, но четко уловимым ритмом передвижения. Останавливаясь на долю мгновения, словно желая изучить окружающую обстановку, они следовали дальше в своем пугающе странном танце. Внимательный наблюдатель заметил бы, что тени подчинялись явной тенденции к группированию по собственному цвету. Он, как отличительное свойство их сущности, особенно ярко проявлялся в черных и красных теневых скоплениях. Чем больше теней скучивались в одном месте, тем более идеальную форму шара принимала их совокупность. Отдельные тени, штрихи из двух-трех их данностей, неправильной формы пятна из десятка-другого теней и огромные шары довлеющей черноты и кричащей багровости встречались тут и там на пути исследовательского взгляда.

Чем меньше было теней в какой-либо округлой форме, тем менее реальной она оказывалась. Мелкие и средние формы удерживались в самих себе какое-то время, а потом рассыпались единичными тенями, принимавшимися неудержимо метаться по растекающейся на небо и землю огненной тьме. Наиболее устойчивые образования — гигантские шары одного цвета — притягивали внимание. И если неосторожный наблюдатель позволял себе слишком долго всматриваться в такой шар, то очень скоро он оказывался рабом уже неподвластного ему восприятия. Багровые шары ослепляли взгляд раскрывающейся в их глубине огненной бездной, ну, а черные… Скопления черных теней, ухватив внимание азартного исследователя, утаскивали его на самое свое дно, погружая в область абсолютной тьмы.