Лорел Гамильтон - Пляска смерти Страница 26

И стояла, застыв в его объятиях. Стояла недвижно, только пульс у меня бился. Если я смогу просто не двигаться, то выдержу. Выиграю схватку. Огги предложил мне себя в пищу — это значит, я победила. Правило вампиров: кто пища — тот проигравший. И мне надо было лишь додержаться до прихода Жан-Клода. Это я смогу — он был уже рядом, я ощущала, как он спускается по лестнице. Минуты, минуты отделяют меня от помощи.

Но сдерживать ardeur бездействием — это получается лишь тогда, когда того хочет другая заинтересованная сторона. Нужно, чтобы двое хотели бороться с ardeur’ом, а Огги этого не хотел. Он хотел потерпеть поражение.

Глаза его закрылись, голова запрокинулась, будто секс уже начался. И голос его прозвучал хрипло:

— Я почти уже забыл, как это — когда тебя поглощает страсть. — Он наклонил голову, чтобы встретить мой взгляд. — Я пытался забыть ее прикосновение, Анита. Но стоит мне почти убедить себя, что это не настоящее, что ничего не бывает так прекрасно, как она посылает мне сон.

Я знала, кто это она, потому что если любой вампир линии Белль говорил «она», то сомневаться не приходилось. Белль Морт. Всегда Белль Морт. Их темная госпожа, творец их всех.

— Ты слышишь меня, Анита? Слышишь?

Он сдвинул руки, обнимая меня теперь выше локтей, все еще прижимая нас друг к другу слишком сильно. Все-таки теперь появилась возможность сопротивляться, достать оружие — но слишком поздно. Если я полезу за оружием, то непонятно, смогу ли заставить руку схватиться за пистолет или за нож — мои руки рвались к его коже. Я не могла доверять себе. Я хотела мысленно крикнуть Жан-Клоду, но не знала: при такой силе ardeur’а — не хлынет ли и он вместе с призывом?

— Ты меня слышишь? — Огги встряхнул меня.

Я ощутила какое-то движение, что-то черное мелькнуло сбоку. Если кто-то сейчас нас коснется, на него перекинется ardeur. Плохо, очень плохо.

— Не подходи! — шепнула я. — Скажите им…

— Никого из них не трогайте. Это передается через касание, — предупредил Мика.

— Тронь ее, Грэхем, и я тебя застрелю.

Голос Клодии.

— На меня смотри, Анита, — сказал Огги. — На меня!

Я попыталась проглотить бьющийся в горле пульс и медленно, очень медленно подняла на него глаза. Увидела этот темно-серый взгляд, и то, что увидел в моих глазах он, его устроило.

— Какие сны посылает она, Анита! Вот как сейчас, когда желание — ощутимое, его можно держать в руках, гладить, оно разливается по тебе, топит тебя в своей силе.

Он наклонился ко мне как для поцелуя.

Я медленно наклонила голову, пряча лицо, все так же осторожно, так же тщательно. Слишком быстрое движение — и ardeur, как хищник, среагирует на него. Но слегка шевельнуть головой — это можно.

— Не отворачивайся. Дай мне поцеловать тебя. Пролить на нас эту ожидающую тяжесть жара. Утопить в ней нас обоих.

Я стояла, отвернувшись, сжимая руки в кулаки, потому что думать я сейчас могла только о том, каково было бы ощутить ладонями это тело. Хотелось провести руками по плечам, по груди, увидеть мускулистую обещающую наготу. Как будто месяцы или годы желаний и ухаживания спрессовались в один этот миг. Реквием, один из наших новых британских вампиров, умел вызывать мгновенную реакцию тела — часы хорошей любовной игры за секунды силы. Может быть, Огги умеет попадать в эмоциональные зоны, как Реквием — в физические? Святая Мария, Матерь Божия, смилуйся надо мной.

И тут же при этой мысли я стала спокойнее, мысли чуть прояснились. Много лет я не молилась в подобные моменты, слишком смущаясь, но потом поняла, что если вера моя — настоящая, то она не покинет меня только потому, что я вышла за нормы общественной морали.

— Нет, — сказал он. — Нет. Не будет того, чтобы я подошел так близко — и был отвергнут.

Он притянул меня к себе, и я изо всех сил старалась не шевельнуться, не поддаться, потому что все, чего хотела я сейчас в этом огромном мире, — это коснуться его. Он прильнул щекой к моим волосам.

— Я слышу приближение твоего мастера, Анита. Ты ждешь спасения — но помни, Анита: если ты не будешь сейчас питаться от меня, ты не выиграешь битву. — Его губы, сухие и горячие, легли мне на висок. — Разве ты веришь, что Жан-Клод может меня победить? Кормись — и победа твоя, и его тоже.

Он имел в виду то, что я сама уже подумала: если Жан-Клод войдет в дверь раньше, чем победа будет за мной, мы оба потерпим поражение — сокрушительное. Я ощущала силу в Огги, и я знала силу Жан-Клода. В прямом бою нас ждет поражение, и этого я допустить не могла.

Позади меня прозвучал голос Мики. Он не прикоснулся ко мне, только сказал:

— Анита, есть другие виды голода. Другие виды тяги.

Очень тщательно он выговаривал слова, будто боялся, что я не услышу.

Он был прав. Ardeur имел привычку затоплять весь мир и мою логику вместе с ним. Но во мне жил не только ardeur — был во мне и другой голод, и не один. Чтобы вызвать их, я когда-то должна была открыть метки к Ричарду, Мике или Натэниелу, но сейчас я знала, что этого не нужно. Зверя я получила не от них, он жил где-то во мне. И оттого, что у него не было выхода наружу, не было способа приспособить под свой голод мое тело, он не становился менее реальным.

Я закрыла глаза и погрузилась в себя, будто метафизическую руку сунула в мешок, ища там, что мне нужно. Огги непреднамеренно мне помог — он рывком поднял меня с колен, стиснув мне руки выше локтей. Это было больно, но сосредоточения боль не нарушила — зверь любил гнев. Гнев и боль значили, что надо драться, а драться мы с ним умели.

До сих пор пробуждение зверя бывало постепенным процессом, а сейчас — будто выключатель в голове щелкнул. Секунду назад это была я, в следующую секунду — нечто, не думающее о сексе и даже о пище. Бегство, только бегство!

Я завопила ему в лицо — бессловесным воплем ярости. Он дернул меня ближе к себе, схватил за волосы и попытался поцеловать, но было поздно для поцелуев, для многого, очень многого было поздно.

Я его укусила. Всадила зубы в пухлую нижнюю губу. Хватка на волосах причиняла боль — он пытался держать мне голову, лицо, рот; не мог оторвать меня от себя, пока я не прокусила ему губу, и он это знал, потому что вторая рука схватила меня за челюсть, как хватают животное, возле суставов, и нажала внутрь. Если хватит силы, можно не дать животному сомкнуть челюсти, если хватит силы, можно его оторвать от себя.

У него хватило силы, чтобы я не откусила ему губу, но и все — если только он не хотел ломать мне челюсть. А я все пыталась его укусить, и он не давал мне. Если бы во мне осталось достаточно от человека, я бы попыталась достать пистолет или нож, но мысли об оружии я оставила, когда выпустила зверя. Ногтями я вцепилась ему в руки, располосовала в кровь, пытаясь освободиться.