Виктор Песиголовец - Лицо порока Страница 26

— Экий ты растяпа! — с сочувствием вздохнул шеф. — Ну, садись, спланируем следующий номер газеты. Что предлагаешь?

После совещания, которое длилось, как обычно, не более пятнадцати минут, я дал соответствующие распоряжения сотрудникам и приковылял в свой кабинет. Работы было совсем немного — пятница — день не тяжелый. А времени, наоборот, имелось предостаточно, и его нужно было убить с пользой.

Рассевшись в кресле у окна и задымив сигаретой, игнорируя запрет шефа курить в рабочих помещениях, я набрал номер телефона Ольги. Трубку, вопреки ожиданиям, никто не снял. Значит, моя любовь уже бегает с сумками по базару, а Олег парится на заводе. Подумав, я позвонил в приемную шефа.

— Машенька, зайди ко мне, пожалуйста!

Через несколько мгновений в кабинет робко вошла секретарша. Ее ладненькую фигурку обтягивало черное шерстяное платье. Пышные волосы с продуманной небрежностью были рассыпаны по плечам, глаза тщательно и, как обычно, безвкусно подведены. А губы пылали жаром. Маша стояла у порога, опустив голову, и ждала указаний.

— У меня просьба, — я привстал и протянул к ней руки. Она подошла, и я погладил ее пальцы. — У меня болят ноги, немного обжег…

— Ты обжег ноги? — в голосе секретарши прозвучал неподдельный испуг. — Господи, это же так больно! Как ты их обжег, что случилось?

— Да самую малость! — успокоил я. — Но теперь мне трудно ходить. Выручи! Вот тебе деньги, купи мне в магазине бутылку водку и минералки, а себе — конфет.

— Я сейчас, я мигом! — Маша ускользнула из кабинета, не взяв протянутую мной купюру. Это меня и разозлило, и развеселило одновременно: ты смотри, какая богатенькая выискалась, уже мужикам водку на свои деньги покупает!

Потом я кушал «Русскую», запивал минеральной водой и сочинял секретарше историю о том, как я совершенно случайно выронил на ноги кипящий чайник. Она сидела рядом на стуле и сокрушалась моей нерасторопностью.

Долго засиживаться Маша не рискнула — в любую минуту ее мог потребовать шеф. Когда она уходила, я шепнул:

— Ты просто божественно красива! Только за то, чтобы поцеловать хоть один пальчик на твоих прекрасных ножках, я без раздумий готов отдать полжизни.

Секретарша зарделась, как маков цвет. То ли от смущения, то ли от удовольствия. Скорее всего, и от того, и от другого. Да, есть, оказывается, еще женщины, которым можно польстить таким далеко не оригинальным комплиментом!

Я снова позвонил Ольге. На этот раз трубку подняли сразу.

— Да! Я слушаю вас! — раздался густой бас Олега.

О, вот те раз! Значит, он не на заводе? Мне, естественно, говорить с ним не хотелось, и я бросил трубку на рычаг аппарата.

Вскоре, выполняя волю шефа, мне пришлось отправиться в бар дома печати на пресс-конференцию. Директор одной известной научно-производственной фирмы воспылал желанием встретиться с журналистами и ответить на их вопросы. Лично у меня к нему вопросов не было. Но шеф полагал, что на пресс-конференции могут всплыть какие-нибудь интересные факты, пригодные для публикации.

Шеф ошибся. Но для работников городских и областных средств массовой информации это мероприятие оказалось не такой уж и пустой тратой времени. Директор хоть и болтал, не умолкая, целый час, но догадался еще в самом начале встречи заказать всем выпивку и кофе. У него также хватило ума не обращать внимания на то, что его никто не слушает. У журналистов была прекрасная возможность пообщаться друг с другом. Когда директор, наговорившись, закрыл рот, вопросов не последовало. И мы, выключив свои диктофоны, во главе с ним принялись за спиртное и закуски уже основательно. Пресс-конференция длилась до конца рабочего дня.

Домой я отправился прямо с бара — в приподнятом настроении и с бутылкой водки да парой шоколадок в кармане. Подвезли меня коллеги из редакции независимой городской газеты.

Женушка была дома одна. Дети опять отсутствовали — отправились в цирк. Это я принес им на днях билеты. Вот уже пару лет мне дает их бесплатно приятель — ответственный товарищ из запорожского цирка.

Аня встретила меня в своем теплом рабочем платье и толстых гамашах — значит, недавно пришла с работы и еще не успела переодеться в домашний халат. Прямо у входной двери я расцеловал жену в обе щеки.

— Милый мой алкаш! — устало улыбнулась он. — Ну, как теперь тебя ругать?

Я затащил ее в прихожую, рывком спустил до колен гамаши и начал лобызать ляжки: то одну, то вторую. Потом приподнял платье и перешел к бедрам. Входная дверь все еще оставалась открытой.

— Если соседи увидят, то скажут, что у нас не все дома! — промурлыкала Аня, когда я добрался до живота.

Дверь я все-таки захлопнул, дотянувшись ногой. И потащил жену на кухню. Там сразу извлек из кармана бутылку и изрядно подтаявшие шоколадки.

— Ага! — почти обрадовалась Аня. — Водка! Отлично! Выпей и — на бочок в люлю, а то, неровен час, зацелуешь!

— Нет! — заявил я со зловредной ухмылкой. — Водки не хочу. Я буду сейчас пить другой напиток!

— Интересно, какой? У тебя что, есть еще бутылка коньяка, да?

— Причем здесь коньяк?! — с пафосом вскричал я. — Буду лакать молоко из твоей груди!

Аня осуждающе покачала головой и игриво шлепнула меня пониже спины.

— Молоко, дорогуша, есть у рожениц. А я давным-давно не рожала. Так что придется тебе пить водку!

— У тебя всегда влажные соски! — заявил я, хищно осклабившись. — Вот эту влагу я и собираюсь испить.

— Тебе только позволь, так ты выпьешь не только эту влагу, — в крупных глазах жены уже блестели задорные искорки самодовольства.

Я взял ее под руку.

— А не пройти ли нам, мадам, в опочивальню? Я весь день мечтал завалить тебя в койку. Поверь, работать не мог — все время перед глазами стояло твое роскошное тело!

— Правда?

— Хватит болтать! В койку — ша-а-гом марш!

Аня, смеясь, повиновалась, покорно пошла за мной в спальню. Через минуту платье и гамаши жены уже валялись в углу, а мы, исполненные желания и нежности друг к другу, — на широкой кровати.

Да, великое дело вовремя потешить самолюбие женщины! Восхитись ею, дай ей почувствовать, что безумно хочешь ее, только сумей сделать это искренне, от всего сердца, и тебе многое простится.

Со всей дури ударил мороз. Зазвенел воздух, как натянутая тетива лука. Посинели, будто мертвецы, перепуганные деревья. И небо упало на землю, разлив по просторам обжигающую глаза голубень. Затаили дыхание степи, замерли: если сейчас налетит лихой казак-ветер, злобно размахивая плетью погибели, ох, и туго придется всему живому! Согнулась, упала на колени, как жалкая рабыня, полынь, запричитали галки и вороны, и даже провода на столбах заголосили.