Сергей Пономаренко - Проклятие скифов Страница 27

Затем было победоносное шествие советской власти по городам Тавриды, которые брались штурмом, после предварительного обстрела из тяжелых корабельных орудий, и опьянение властью и вседозволенностью. Прохор уже не мечтал о том, чтобы выучиться и стать капитаном торгового судна — для этого понадобился бы не один десяток лет. А тут можно было взлететь на вершину власти в сказочно короткое время. Главное — нужно уметь говорить, бросать призывы в разгоряченную толпу, как уголь в корабельную топку. А власть — это все. Но «зажигать» толпу словами Прохор не умел, да и слишком поздно оценил ситуацию — все командные позиции были заняты, и «новичкам» никто ничего уступать не хотел.

Когда немец пришел в Крым и стал приближаться к Севастополю, «Проворный» в составе части Черноморского флота переместился в Новороссийск. Было ясно, что флот доживает последние дни. Теперь было лишь два пути: вернуться обратно в Севастополь, как требовало германское командование, или затопить корабли, на чем настаивала пробольшевистская часть флотского комитета. Не дожидаясь окончательного решения, руководитель анархистского кружка товарищ Миша сколотил сборный отряд анархистов-террористов[35] из представителей разных экипажей с целью пробиться в Петроград. Отряд захватил на станции состав, и известие о разгроме большевиками центрального штаба анархистов и Дома анархии в Москве застало их уже в пути. Через Таганрог, где местные Советы хотели их разоружить, отряд анархистов с боем пробился в Саратов.

Сюда стекались отряды матросов с Черноморья и Балтики, и теперь они представляли собой значительную вооруженную силу. Местные власти хитростью захватили руководителя анархистов Мишу и его ближайших помощников. Когда их везли в открытом экипаже в тюрьму, им на пути случайно попался Прохор, который как раз «пел серенаду» местной красавице. Он сразу сообразил, в чем дело, и не раздумывая бросил гранату под ноги лошадям экипажа. Ошеломленные охранники не успели прийти в себя, как Прохор в одиночку кинулся на них, беспрерывно стреляя из маузера. Решив, что напоролись на многочисленную засаду, чекисты оставили арестованных и убежали. Этот поступок сразу поднял авторитет Прохора среди матросов, но через несколько дней, после боев в осажденном доме, матросский отряд был вынужден капитулировать перед превосходящими силами большевиков. Прохор, понимая, что ему не простят вооруженное нападение на сотрудников ЧК, вместе с тремя товарищами решил идти напролом и кинулся вперед, гранатами расчищая себе дорогу. Дерзкая вылазка позволила ему избежать ареста, но все его товарищи погибли. ЧК объявил на него охоту, а Прохор приобрел среди анархистов и эсеров прозвище — «Заговоренный». Теперь он часто менял конспиративные квартиры. Его бесстрашием восхищались, а он пьянел от славы и еще больше наглел, словно неким образом знал, что недосягаем для ЧК и пуль. Он даже ухитрился побывать на анархистской конференции, которая приняла решение: малыми группами пробиваться на Украину и там организовывать партизанские отряды для борьбы с германскими оккупационными войсками и вартой гетмана Скоропадского.

Собрав отряд — чуть больше десятка человек, Прохор вернулся на Украину прошелся по Одесской губернии, уничтожая помещиков и нападая на небольшие команды немцев и австрийцев. Он рассчитывал, что в скором времени численность его отряда вырастет за счет присоединившихся крестьян, но то ли в селах, которые ему попадались на пути, жили несознательные крестьяне, то ли по другой причине, но этого не произошло.

Неудачи стали его преследовать с того времени, как в его руки попал золотой клад, выкопанный археологами из скифского кургана. Обилие золота сразу изменило планы бойцов, и те стали требовать разделить его по-братски, а потом разойтись по домам. Высокие идеи анархизма их больше не трогали, так как они уже решили, что будут делать с полученным богатством. Они «прозрели»: лезть под пули, рисковать жизнью можно, когда терять нечего, а если есть возможность жить в достатке, то подход должен быть другой.

Прохор упорствовал, пытался не давать «гидре собственничества» совратить его бойцов, которые пока шли по верному пути и боролись с любой властью. Его отряд разделился на две части: большая сохраняла нейтралитет, но молча явно поддерживала меньшую часть во главе с бывшим унтером Чубатым, который требовал разделить захваченное золото по весу, разрубив сначала на куски. Прохор предчувствовал, что это добром не кончится и без крови не обойдется. Чубатый шел на открытый конфликт, чувствуя за собой силу, а Прохору не на кого было опереться. Только то, что их стал преследовать немецкий карательный отряд, не позволило Чубатому взять верх. Теперь они думали, как поскорее убраться из причерноморских степей в лесные уезды Елизаветградщины.

Когда опасность встречи с карателями миновала и они заночевали на небольшом хуторе, затерявшемся в лесной глухомани, Чубатый перешел к активным действиям. Выгнав хозяев из самой большой хаты, Чубатый устроил там отрядный митинг, на котором поставил ультиматум Прохору: сейчас же поровну поделить золото, или…

Прохор оценивал шансы. Что, если неожиданно выхватить маузер и разрядить его в Чубатого? Но тот тоже был не лыком шит, держал руку на нагане, засунутом за пояс, а два его единомышленника не сводили настороженных взглядов с Прохора, не выпуская оружия из рук. Пустить в ход, выхватив из кармана, неразлучную гранату было равносильно самоубийству, даже если удастся ее бросить. Прохор понимал, что Чубатому нужна не мировая, а его любое резкое движение, чтобы доля оставшихся в живых возросла. Сдаться значило бы окончательно утратить авторитет, впрочем, после дележа золота отряд непременно перестанет существовать.

— И корону царскую давай на общий дележ — нечего ее у себя держать, — потребовал Чубатый. — Ты не лучше нас — получишь долю, как и все.

Кровь бросилась Прохору в голову, но прежде чем его рука потянулась к маузеру, он сумел овладеть собой.

— Справедливо, — через силу выдавил он и увидел, как удивленно вытянулись физиономии бывших подчиненных, не ожидавших такой покладистости от командира.

От него не укрылось, что у всей троицы пальцы находились на спусковых крючках.

Мысленно похвалил себя: потянулся бы к маузеру — и уже лежал бы, изрешеченный пулями. Решения надо принимать не спеша, а исполнять быстро.

«Пусть думают, что я совсем струсил — в этом мой шанс», — и Прохор неторопливо открыл командирскую сумку и стал так же неторопливо вытаскивать диадему, которая на ощупь оказалась на удивление теплой, чуть ли не горячей. И тут он понял, что надо делать, и уже не сомневался, что все у него получится, словно диадема своей теплотой придала ему уверенности.