Чарльз Уильямс - Тени восторга Страница 27

Голос архиепископа возвестил:

— Всемогущий вечный Боже, единственный податель жизни, научивший свои творения вечно славить Тебя, объедини их в Твоей вышней воле, и взрасти в них свободу, которая одна способна привести их в узы идеального служения Тебе, через Иисуса Христа, Господа нашего.

— Аминь, — ответили капеллан и Кейтнесс.

— Всемогущий Боже, — опять произнес архиепископ, — дай нам познать Тебя через любовь, искупившую нас, и даруй всем страждущим благодать и помощь через таинства воинствующей Церкви земной. Ниспошли нам, а в особенности сему брату нашему, совершенное познание Тебя, помоги преодолеть все ошибки и заблуждения, ибо Ты один свят, Ты один Господь, через Иисуса Христа, Спасителя нашего.

В воздухе еще не смолкло «Аминь», когда архиепископ поднялся с колен и спустился по ступенькам алтаря к Инкамаси. Он возложил руки на голову зулуса, подождал и продолжил:

— Властью Еммануила, ибо Он есть единственный совершенный Человек, Его властью, переданной нам, мы призываем все силы в тебе к их естественному подчинению, собрав воедино все плохое и уничтожив все, что противно Его воле. Пробудись же, спящий, и восстань из мертвых, и Христос даст тебе жизнь. Во имя Отца и Сына и Святого Духа!

Голос архиепископа торжественно и мощно разнесся по часовне. Филипп увидел, как руки короля дрогнули, голова шевельнулась. Король шумно вздохнул. Кейтнесс протянул было руку, стремясь поддержать, но это было уже не нужно. Инкамаси огляделся, архиепископ тем временем быстро вошел в алтарь и вернулся, неся Святые Дары. Сначала он поднес их Кейтнессу, а затем — королю. Так же естественно, как и во время любого другого богослужения, король принял Таинства и собрался встать, но Кейтнесс с улыбкой коснулся его плеча, подав знак не двигаться, и тот подчинился. Они оставались на местах, пока служба не закончилась. Архиепископ и капеллан вышли, и через некоторое время остальные тоже поднялись и пошли к дверям.

Кейтнесс коротко поговорил о чем-то с капелланом, а потом приехавшие пошли к машине.

Кейтнесс взялся за ручку водительской дверцы.

— Поведу я, а вы садитесь вместе назад.

Инкамаси на мгновение заколебался, но подчинился.

Священник торопливо шепнул Филиппу:

— Он тебя знает, поговори с ним, лучше расскажи ему все…

— Да, но послушайте, — начал несколько озадаченный Филипп. — Я не уверен, что…

— Не спорь, — сказал Кейтнесс. — Тебя он знает, а меня нет, поэтому ты лучше с этим справишься. Садись же.

Филипп сел. Он все равно не понимал, как начать разговор. Сказать непринужденно: «Наверно, вы удивлены, очутившись здесь?», или извиниться: «Надеюсь, не возражаете, что мы вас умыкнули?» Можно рискнуть и сказать со вздохом облегчения: «Ну что, пронесло?» А если он спросит, что, собственно, пронесло, и как? Наверное, отец бы лучше объяснил… Он так и не успел подобрать нужные слова. Африканец повернулся к нему и сказал:

— Мистер Трэверс, вы не скажете мне, что произошло?

Филипп пустился в объяснения и, как ему показалось, неудачно. Впрочем, Инкамаси внимательно выслушал его, а затем задумчиво произнес:

— Вы оказали мне большую услугу, чем думаете. Весьма любезно с вашей стороны.

— Да ничего особенного! — с облегчением воскликнул Филипп. — Мой отец не хотел вас там оставлять. Возможно, нам следует извиниться… но…

— Нет, — остановил его Инкамаси, — вам не за что извиняться. Вы вернули мне жизнь, за это не извиняются. — Он сидел, тяжело глядя прямо перед собой. — Но это мы еще посмотрим, — добавил он с затаенной угрозой и опять замолчал.

Филипп подумал, что выглядит король не слишком дружелюбным, прямо скажем — по-африкански выглядит, то есть очень даже диким. Дикарь — он дикарь и есть. Инкамаси наклонил голову, сжал челюсти до желваков на скулах, пальцы его нервно постукивали по бедру. «Надеюсь, мы его не рассердили, — подумал Филипп. — Отец хотел как лучше». Но прежде чем они достигли Кенсингтона, король расслабился и принял свой обычный вид. Филипп опять видел вождя, знающего, что он вождь, и инстинктивно соответствующего своему положению. Возле дома на Колиндейл-сквер Филипп вышел первым и придержал дверцу. Инкамаси выбрался наружу и коротко кивнул. Филипп вдруг понял, что Инкамаси перевел его на должность дворецкого, умудрившись остаться в рамках вежливости. В прихожей их встретил сэр Бернард.

Глава седьмая

НАЧАЛО РАСКОЛА

Вечером того же дня все действующие лица собрались в библиотеке. Сэр Бернард сидел справа от камина, Кейтнесс рядом с ним, напротив него — Изабелла, а Розамунда устроилась между ней и Филиппом. Роджер полулежал в кресле чуть поодаль от основного кружка. Между Роджером и Филиппом, напротив камина расположился африканец. Роджер посмотрел на него и шепнул на ухо Кейтнессу:

— «Его вниманья ждет весь двор, к нему стремится каждый взор, король зулусов перед ней».[35] — Он перевел взгляд на Розамунду. — Ну что же она такая недовольная? — проворчал он. — Могла бы пойти составить меню на завтра или сделать выговор горничной… — он замолчал и стал слушать сэра Бернарда.

— …нужно доказательство, — говорил сэр Бернард. — Глупое слово в сложившихся обстоятельствах, но ничего другого не придумаешь. Достаточно ли доказательств, чтобы убедить власти — или хотя бы нас самих, — что Найджел Консидайн как-то связан с Верховным Исполнителем? Я попытался описать события прошлой ночи и теперь хочу, чтобы вы послушали. Если я что-то упустил, надеюсь, наш гость меня поправит…

Никто не произнес ни слова, и он продолжил. На самом деле все присутствующие, кроме двух женщин, уже знали обстоятельства дела, но хотели услышать пересказ событий, так сказать, в сжатом виде.

В описании сэра Бернарда было все — фотография, музыка, посетители Консидайна, стрельба, морок, насланный на короля, — и все это перемежалось монологами Консидайна. Его слова сливались в бурный поток, будоражащий сознание. Стремился ли он к океану бесконечного опыта, доселе не известному, не открытому именно в силу своей невообразимости? За этим потоком взбудораженному воображению слушателей чудились африканские джунгли и странные фигуры — белые и черные, — мелькающие среди переплетений лиан; из-за этой густой зеленой завесы доносилось пение тетивы и треск выстрелов. Темное лицо Инкамаси, кем бы он ни был, казалось ужасным, и не столько из-за его происхождения, сколько из-за огромного призрака всей черной расы, вздымающегося у него за спиной. Поэтому, когда голос сэра Бернарда смолк, все взгляды устремились на зулусского вождя.