Чак Хоган - Штамм Закат Страница 28

В мгновение ока Безум-Ник спрыгнул с кучи и приземлился рядом с Фетом. Василий распростер руки и сделал шаг к Безум-Нику — ему хотелось разрядить ситуацию, и он надеялся, что уговорит этих людей поработать на него.

— Оставайтесь где стоите… — предупредил Фет. Однако Безум-Ник не был расположен к болтовне. Он размахнулся и саданул по Василию своей стальной трубой. Фет инстинктивно блокировал удар предплечьем левой руки. Кость хрустнула.

Фет взвыл, но тут же, перехватив гвоздезабивной пистолет как дубинку, с силой врезал Безум-Нику по темечку. Псих пошатнулся, однако продолжил наступать на Василия. Фет крепко приложил его по ребрам — послышался треск, — затем пнул под колено, да так, что выбил сустав, и только после этого безумец свалился на землю.

— Слушайте! — завопил Пещерник Карл. Фет замер и навострил уши. Далекий предательский грохот…

Василий повернулся и увидел, как вдалеке, там, где рельсы уходили за поворот, показался отблеск света, словно серебряная пыль легла на изогнутую стену тоннеля.

Это приближался поезд пятой линии, совершающий разворот.

Прочие кроты продолжали разборку завала, но смысла в этом уже не было никакого. Опираясь на стальную трубу, Безум-Ник поднялся и запрыгал на здоровой ноге.

— Ебаные грешники! — завыл он. — Вы, кроты, слепы, все до единого! Вот — они грядут! Теперь у вас нет выбора, только драться! Драться за свою жизнь!

Поезд несся прямо на них, и Фет понял, что времени уже нет ни секунды. Он едва успел отскочить в сторону, избежав неминуемой, казалось, смерти. Нарастающий свет фар озарил танец Безум-Ника — сумасшедшую джигу на полусогнутой ноге.

Когда головной вагон поравнялся с Фетом, Василий мельком увидел лицо машиниста. Это была женщина. С отсутствующим выражением она смотрела прямо перед собой. Женщина-машинист должна была видеть кучу мусора. И все же она не предприняла торможение. Она вообще ничего не предприняла.

Взгляд ее был устремлен на километр вперед. Это был взгляд новообращенного вампира.

БАММ! Поезд врезался в преграду. Бешеное вращение колес, визг, скрип. Головной вагон пропахал сквозь кучу мусора, взорвал ее, перемолол, протащил крупные обломки метров на тридцать и только после этого сошел с рельсов. Вагоны, следующие за головным, накренились вправо, притерлись к краю платформы в начале петли, пошли юзом, оставляя за собой кометный хвост искр. Затем моторный вагон шатнуло в другую сторону, и весь поезд за ним, извиваясь, как стальная лента, стал складываться гармошкой в узком пространстве рельсового пути.

Резкий, скрипучий металлический рев казался почти человеческим воплем — визгом ярости и боли. У тоннелей есть свои звуковые особенности, а их «горловое» устройство способствует созданию эха, — вагоны уже давно остановились, но жуткий вопль все не стихал и не стихал…

На этом поезде было еще больше тел, гроздьями висевших по его бортам. Некоторые наездники встретили мгновенную смерть — их растерло и размазало по краю платформы. Остальные, цепляясь за что попало, удержались до самого конца этого захватывающего крушения.

Как только вагоны остановились, они отделились от поезда, словно пиявки, отваливающиеся от тела, попадали на землю и тут же начали осматриваться, определяя свое местоположение.

Медленно, очень медленно они повернулись и направились к кротам, которые так и не сдвинулись с места — лишь изумленно взирали на происходящее, не веря своим глазам.

Наездники безмятежно и невозмутимо вышли из облака пыли и дыма, окутавшего место катастрофы, — вот только походка у них была странная, крадущаяся, а суставы при ходьбе издавали мягкие хлопки.

Фет быстро залез в свою спортивную сумку и извлек самодельную бомбу с часовым механизмом, изготовленную Сетракяном. В правой икре он ощутил сильное жжение и посмотрел вниз. Оказалось, что его ногу почти навылет пронзила длинная и тонкая, острая как игла щепка, вылетевшая из кучи мусора. Если ее вытащить, начнется сильное кровотечение, но как раз сейчас Василию меньше всего хотелось бы пахнуть кровью, поэтому он оставил щепку в ноге — пусть себе сидит в мускульной массе, больно, но терпеть можно.

Ближе всех к рельсовому пути стоял Безум-Ник. Он тоже потрясенно оглядывался по сторонам. Как получилось, что столько народу выжило после крушения?

Затем, когда наездники приблизились, даже Безум-Ник заметил, что этим людям чего-то сильно недостает. Он обнаружил в их лицах следы человеческого начала, но это были именно слабые следы, не более того. Скорее похожие на жадный проблеск человекоподобного разума, который можно видеть в глазах очень голодной собаки.

Безум-Ник узнал кое-кого из наездников — это были мужчины и женщины подземелья. Можно сказать, друзья. Такие же, как он, кроты. За исключением, правда, одной фигуры — бледного долговязого существа, обнаженного по пояс. Существо отличалось весьма изящным сложением и походило на фигурку, выточенную из слоновой кости.

Несколько прядей волос обрамляли угловатое лицо, красивое и одновременно уродливое, обезображенное дьявольской одержимостью.

Это был Габриэль Боливар. Его песни, конечно же, не дошли в свое время до ушей обитателей подземелья, и слава музыканта была кротам не известна, тем не менее все глаза были прикованы к нему — так сильно Боливар выделялся среди остальных наездников. Звезда, которой он был при жизни, сохранила свое сияние и в его несмертном состоянии. Одежда Боливара состояла из кожаных черных штанов и ковбойских сапог. Рубашка отсутствовала. Все вены, все мускулы, все жилы были отчетливо видны под его тонкой, нежной, полупрозрачной кожей.

По бокам Боливара стояли две искалеченные особы женского пола. У одной была располосована рука — глубокий разрез шел сквозь кожу, мускулы и даже кость, так что было непонятно, на чем держится конечность. Разрез не кровоточил, скорее сочился — только не красной кровью, а какой-то белой субстанцией, более вязкой, чем молоко, но не столь густой, как сливки.

Пещерник Карл начал молиться. Его тихий рыдающий голос был настолько высок, настолько полон страха, что Фету поначалу показалось, будто это плачет маленький мальчик.

Боливар указал на глазеющих кротов, и в ту же секунду наездники бросились на них.

Женщина-тварь подбежала к Пещернику Карлу, сшибла его с ног, плюхнулась на грудь и пригвоздила к земле. От нее воняло заплесневелой апельсиновой кожурой и гнилым мясом. Карл попытался сбросить ее, но тварь схватила его руку и с такой силой крутанула в суставе, что кость мгновенно лопнула.

Ее раскаленная рука с неимоверной силой уперлась ему в подбородок. Голова Карла откинулась до предела — еще чуть-чуть, и сломается шея, — горло вытянулось и полностью обнажилось. Лежа, он теперь видел мир перевернутым вверх дном, и единственное, что Карл мог разглядеть в лучах фонаря своего шахтерского шлема, были бегущие мимо ноги, незашнурованные туфли и босые ступни. Тварям пришла подмога — из тоннелей вывалилась целая орда чудовищ. Это было полномасштабное вторжение в лагерь кротов — твари затаптывали людей и набрасывались по нескольку штук на одного.

К женщине, лежавшей на Карле, присоединилась вторая тварь — она в бешенстве содрала с него рубашку. Карл почувствовал сильный укус в шею. Нет, на нем не сомкнулись чьи-то челюсти, и не зубы прокусили кожу, — то был прокол, и после укуса что-то с сосущим звуком защелкнулось на его горле. Вторая тварь разодрала шаговый шов его брюк, изорвала в клочья штанины ниже паха и впилась во внутреннюю поверхность бедра.

Сначала боль — острая, жгучая, мучительная. Затем, через несколько секунд… онемелость. Такое впечатление, будто какой-то поршень ходит туда-сюда и, работая, глухо стучит, прижимаясь к коже и мускулам.

Карла… осушали. Он попробовал закричать, но во рту не нашлось места голосу — туда залезли четыре длинных горячих пальца. Тварь ухватила щеку Карла изнутри, и ее ноготь — скорее коготь, чем ноготь — вспорол десну до самой челюстной кости. Ощущение от пальцев твари было острое, соленое, только это ощущение длилось недолго — его пересилил медный привкус собственной крови Карла.

Фет ретировался сразу после крушения: он мгновенно осознал, что сражение проиграно. Вопли были просто невыносимы, но его задача осталась невыполненной, и он сконцентрировался только на ней.

Пятясь, он залез в трубопровод и сразу понял, что места там едва хватало для него одного. Единственное преимущество страха, охватившего его, заключалось в том, что теперь Фет был переполнен адреналином, от этого зрачки расширились, и Василий обнаружил, что видит все вокруг с неестественной четкостью.

Он размотал тряпки и крутанул таймер, сделав один полный оборот. Три минуты. Сто восемьдесят секунд. Яйцо всмятку.

Василий проклял свое дурацкое счастье — только сейчас он осознал, что при той вампирской бойне, которая разворачивалась в тоннеле, ему придется как можно глубже забраться в трубопровод, использовавшийся тварями для пересечения реки, да еще пятясь задом, с поврежденной рукой и кровоточащей ногой.