Чак Хоган - Штамм Закат Страница 29

Василий проклял свое дурацкое счастье — только сейчас он осознал, что при той вампирской бойне, которая разворачивалась в тоннеле, ему придется как можно глубже забраться в трубопровод, использовавшийся тварями для пересечения реки, да еще пятясь задом, с поврежденной рукой и кровоточащей ногой.

Перед тем как взвести таймер, Фет, насколько это было возможно, выглянул в тоннель и увидел тела кротов, корчащихся под гроздьями пирующих вампиров. Все кроты были уже заражены, всем пришел конец — всем, кроме Безум-Ника. Он стоял возле бетонной опоры, взирая на происходящее с блаженной улыбкой идиота. Как ни странно, ни одна из темных тварей не тронула его. Вокруг неистовствовали вампиры, а Безум-Ник оставался целым и невредимым. Затем Фет увидел, как к сумасшедшему кроту приблизилась долговязая фигура Габриэля Боливара. Безум-Ник пал перед певцом на колени. Два их контура рисовались в тусклом свете, пробивающемся сквозь пыль и дым, словно изображения на почтовой марке с библейским сюжетом.

Боливар возложил руку на голову Безум-Ника. Сумасшедший поклонился, затем поцеловал руку и начал молиться.

Все, Фет увидел достаточно. Он сунул бомбу в щель между трубами и отпустил пальцы. Раз… два… три… — начал он считать, вторя тиканью таймера. Затем схватил свою сумку и, пятясь, пополз по трубопроводу.

Сначала Фет двигался с трудом, однако вскоре стало легче — его собственная кровь, истекавшая из раны, служила смазкой в этой тесной трубе.

…сорок… сорок один… сорок два…

Группка тварей переместилась к входному отверстию трубопровода, привлеченная запахом амброзии, источаемой Фетом. Василий увидел их очертания в маленьком круглом проеме, и все его надежды испарились.

…семьдесят три… семьдесят четыре… семьдесят пять…

Со всей доступной ему скоростью Фет полз, скользя по собственной крови, при этом Василий умудрился раскрыть сумку и вытащить гвоздезабивной пистолет. Пятясь, он вопил во весь голос и выпускал серебряные гвозди, подобно тому как солдат опустошает магазин автомата, паля по вражескому гнезду.

Гвозди Фета глубоко вошли в скулу и лоб вампира, который первым рвался следом, — хорошо одетого мужчины шестидесяти с лишним лет. Фет сделал еще несколько выстрелов — гвозди выбили у мужчины глаз и заткнули ему пасть: один из серебряных штифтов глубоко зарылся в мягкие ткани горла.

Тварь пронзительно завизжала и отскочила, через нее быстро полезли другие, по-змеиному извиваясь в тонкой трубе. Фет увидел, что к нему приближается новая тварь, на этот раз — хрупкая женщина в спортивном костюме. На плече у нее была большая рана, оттуда торчала сломанная ключица. Женщина ползла к Фету, а ключица царапала по стенке трубопровода.

…сто пятьдесят… сто пятьдесят один… сто пятьдесят два…

Фет выстрелил в приближавшуюся к нему тварь. Она продолжала ползти, несмотря на то что лицо ее было утыкано серебром, как подушечка для иголок. Из-под этой подушечки вдруг выстрелило чертово жало. Оно вытянулось во всю длину и едва не коснулось Фета. Пытаясь спастись, Василий заерзал еще сильнее, продолжая пятиться по скользкому от крови желобу. Выстрел. Промах. Гвоздь отрикошетил от стенки и прошел мимо вампирши, зато угодил в горло твари, лезшей следом.

Как далеко он отполз? Сколько до бомбы? Пятнадцать метров? Тридцать?

Маловато.

Три динамитных патрона спустя — три патрона и одно, бля, яйцо всмятку — он узнает, маловато или нет.

Продолжая стрелять и вопить, Василий вспомнил фотографии домов из журналов «Недвижимость», с их окнами, высвеченными изнутри. Эти дома никогда не испытывали потребности в крысоловах. Фет дал себе слово: если он каким-то образом выживет, он зажжет свет во всех окнах своей квартиры и выйдет на улицу — просто посмотреть, как это выглядит.

…сто семьдесят шесть… сто семьдесят семь… сто семьдесят…

За тварью расцвел взрыв. Жаркая волна ударила в Василия, он почувствовал, как его тело подхватил раскаленный поршень вытесненного воздуха, понес, понес… но тут на Фета со всей дури рухнула какая-то туша — это было опаленное тело вампира — и вышибла из него дух.

Проваливаясь в тихую ясную бездну, он вдруг услышал слово. Оно всплыло из глубин памяти и застило мерный счет, звучавший в его голове:

КРО… КРО…

КРОАТОН

Десять тридцать вечера.

Альфонсо Крим{10} уже целый час торчал в парке, выбирая стратегически важную точку.

В таких случаях он был очень разборчив.

Единственное, что ему не нравилось в выбранном месте, — это сенсорный фонарь, льющий сверху оранжевый свет. Впрочем, для таких дел у него есть заместитель — «лейтенант» Ройял, или просто Ройял: всего-то — взломать замок на коробке у основания столба, сорвать крышку и воткнуть внутрь монтировку. И проблема решена.

Фонарь над головой помигал и погас. Крим одобрительно кивнул.

Он отступил в тень. Его мускулистые руки свисали по бокам — они были слишком велики, чтобы скрещивать их на груди. Торс широкий, почти квадратный. Главарь «Джер-сийских сапфиров» был черным колумбийцем, сыном британца и колумбийки. «Джерсийским сапфирам» подчинялись все кварталы, окружающие парк Арлингтон. Если бы они захотели, они подчинили бы и парк, но дело не стоило того. По ночам парк превращался в криминальный рынок, и зачисткой его должны были заниматься полицейские и добропорядочные граждане, а вовсе не «сапфиры». По существу, Крим извлекал даже некоторую выгоду из того, что здесь, в самом центре Джерси-Сити, располагалась эта мертвая зона: она служила чем-то вроде общественного сортира, в который стекалось всякое дерьмо из кварталов города.

Каждый уличный угол своих владений Крим завоевал грубой, неприкрытой силой. Как танк «Шерман», он шел напролом и молотил противостоящие войска, пока они не сдавались. Всякий раз, когда Крим завоевывал новый угол, он праздновал победу тем, что ставил на очередной зуб серебряную коронку. У Крима была ослепительная и пугающая улыбка. Пальцы его тоже обросли всякой серебряной мишурой. Были у него, разумеется, и цепуры, но сегодня вечером Крим оставил свои шейные украшения на хазе: цепочки — первое, за что хватаются отчаявшиеся люди, когда до них доходит, что сейчас их будут убивать.

Рядом с Кримом стоял Ройял. Он был в меховой парке, поэтому просто-таки обливался потом. В лобовую часть его черной вязаной шапочки был вшит туз пик.

— Он не сказал, что хочет встретиться один на один?

— Сказал только, что хочет сделать ставку.

— Ха! И каков план?

— Чей план? Его? Ни малейшего, на хер, понятия. Мой план? Вот мой план: сделать на его роже эдакий братский блядский шрамчик. — Своим толстым пальцем Крим изобразил бритву и чиркнул по лицу Ройяла, словно бы нанося длинный глубокий разрез. — Бля, ненавижу большинство мексиканцев, а этого особенно.

— Я вот думаю — почему в парке?

Убийства в парке никогда не раскрывались. Потому что никто не поднимал шум. Если ты настолько смел, что можешь зайти в Парк с наступлением темноты, значит, ты настолько же туп, и твоей жизни конец. На всякий случай Крим покрыл кончики пальцев клеем «Крейзи Глю», чтобы не оставлять отпечатков, и обработал плоскую рукоятку бритвы вазелином и хлорной известью — так же, как он поступил бы с рукояткой пистолета, чтобы исключить вероятность малейших следов ДНК.

По улице подъехал длинный черный автомобиль. Не то чтобы лимузин, но все же пошикарнее, чем навороченный «Кадиллак». Машина притормозила у бордюра, остановилась. Тонированные стекла не опустились. Водитель остался внутри.

Ройял посмотрел на Крима. Крим посмотрел на Ройяла.

Задняя дверца распахнулась. Вылез пассажир — между прочим, в солнцезащитных очках. Также на нем были расстегнутая клетчатая рубашка, под которой виднелась белая майка, мешковатые штаны и новенькие черные сапоги. Он снял заломленную спереди шляпу, обнаружив под ней туго натянутую красную бандану, и швырнул головной убор на сиденье автомобиля.

— Это что за мудище? — шепотом спросил Ройял. «Мудище» пересек тротуар, вошел в парк сквозь пролом в ограждении и зашагал по проплешинам травы. Его белоснежная майка ослепительно сияла — так часто светится белая ткань, собирая всё, что ни есть яркого в ночи.

Крим не мог поверить в происходящее, пока этот тип не приблизился настолько, что его татуировка, идущая от одной ключицы к другой, стала видна во всей своей красе.

SOY СОМО SOY. «Я ТО, ЧТО Я ЕСТЬ».

— Я что, должен ахнуть от восхищения? — спросил Крим.

Гус — Гус Элисальде, главарь банды «Ла Мугре»[9] из Испанского Гарлема — улыбнулся, но не сказал в ответ ни слова. Машина на холостом ходу стояла возле обочины.

— И что? — сказал Крим. — Ты проделал весь этот путь, чтобы сказать мне, будто выиграл в какой-то блядской лотерее?