Лют - Дженнифер Торн Страница 29

Медленно подхожу ближе; боясь уловить запах, не дышу. Камень все так же покрыт слоем чего-то красного и липкого. Я не хочу знать, что тут творилось вчера, но обязана это выяснить. Я тоже живу на острове и должна понимать происходящее.

Макс скачет передо мной, скребет когтями по камню и, встав на задние лапы, принимается возбужденно, жадно слизывать густую темно-красную жидкость. Я отчаянно пытаюсь его оттащить, из горла рвется крик:

– Хватит! Прекрати! Плохой мальчик, плохой пес! Фу!

Когда Макс наконец убирает лапы с камня и опускается на землю, я гляжу на его коричневую морду, перемазанную бордовым, и в отвращении пячусь, а потом делаю вдох и чувствую запах – приторно-сладкий, отдающий гнилью. Фруктовый. Джон подходит сзади, наклоняется, смотрит на камень.

– А, джем. – Он водит пальцем по воздуху, словно хочет обмакнуть его в жидкость и убедиться в своей правоте. – Видно, кто-то устроил тут пикник. – Джон прячет руку обратно в карман и фыркает. – Лично я не стал бы располагаться в таком месте! Очередное доказательство, что нужна табличка побольше. – Он пинает носком маленький позеленевший прямоугольник, установленный таки Национальным фондом два-три года назад.

Я отворачиваюсь. У меня перехватывает дыхание. Не кровь, само собой, не кровь. Приседаю, долго глажу Макса по спине в том месте, за которое хваталась, когда силой оттаскивала его от камня. Мой пес не пострадал. Бедняге просто захотелось джема. Это намного лучше того, куда он обычно сует свой нос.

Вот, значит, что за ритуал я наблюдала. Имитация жертвоприношения, всего-навсего имитация. И нервничать нет причин. Что может быть безобиднее джема? И все-таки, несмотря на облегчение, я испытываю непреодолимое желание поскорее убраться отсюда. Вчерашний вой, многоголосый и монотонный, опять стоит у меня в ушах, словно прямо сейчас поднимается из-под земли, требуя от меня присоединиться к хору, завыть во всю глотку. Беру Макса за ошейник и распрямляюсь.

– Задача выполнена. Едем?

Джон тотчас отскакивает от камня и устремляется прочь.

– С вашего позволения, я только подправлю столбик в ограде, раз уж мы здесь. Это займет буквально минуту. А после заберем Чарли с Эммой и перейдем к увеселениям.

– Увеселениям? – Я вынуждена держать Макса и потому ковыляю в полускрюченной позе, и догнать Джона у меня не получается. – Что вы задумали?

– Если Макс останется дома, мы можем сосчитать птичьи яйца на берегу. Я обязан наблюдать за гнездованием тупиков, но вся эта военная чепуха меня немного отвлекла.

Слова «военная чепуха» он произносит небрежно, бросает через плечо, словно речь о какой-то игре, после чего скрывается за поворотом.

Макс жалобно взвизгивает, упирается передними лапами в землю и расставляет задние.

– Что, приспичило? Именно сейчас? – Я со смехом качаю головой. – Глупый ты пес.

Срываю лист и принимаюсь убирать кучку с тропинки, но останавливаю себя. Хватит и того, что на протяжении семи лет я как минимум пять раз в неделю рискую сжечь рощу дотла. Надо хотя бы поинтересоваться у Джона, нет ли у него пакетика, куда можно собрать какашки. Леди Лют не может позволить себе подобную безответственность.

Приготовившись задать вопрос, с глуповатой улыбкой тащу за собой Макса, но внезапный шум заставляет меня замереть. Едва уловимый рокот – я скорее чувствую его нутром, нежели воспринимаю на слух. Джон отогнал пикап в другое место? Может, ему понадобились инструменты… нет.

Глухой толчок.

Все птицы вдруг умолкли, я не слышу ничего, кроме своего дыхания.

Он уехал. А тарахтел его пикап – при подъеме в гору вибрировал металлический кузов.

Спина деревенеет. Теперь я слышу еще и стук собственного сердца.

Ничего страшного, он вернется. Ну или мы вернемся домой пешком, я и Макс. Ничего страшного. Ничего страшного.

Нужно смастерить какой-нибудь поводок для Макса. Например, использовать побег плюща, что увивает древнюю каменную стену. В поисках подходящей ветки переступаю через торчащие корни, перебираюсь через ручей, выхожу из рощи. Поводок из природных материалов. Джон посмеется, когда…

Я застываю как вкопанная. Всё. Застывает. Пикап.

Наехал на него. На Джона.

Пригвоздил Джона к дубу. Между передним бампером и стволом нет зазора. У Джона нет середины туловища.

Его глаза открыты. Рот тоже открыт. Изо рта вытекает кровь. Ползет медленной тонкой струйкой.

– Джон? – Сама себя не слышу. Это не вопрос, а мольба.

Я ни разу не видела мертвых людей, но была в музее восковых фигур, и именно так Джон сейчас и выглядит. Глаза – ненастоящие. Он мертв, мой друг мертв.

Пикап. Покатился под гору. Тот звук. Должно быть, Джон забыл поставить машину на ручной тормоз.

Я кричу, долго и пронзительно. Кричу и бегу. Надо убедиться, убедиться, нельзя просто решить, что он умер, и все. Я подбегаю к нему, беру его лицо в ладони, проверяю пульс. Как проверяют пульс? Черт, черт, черт!

– Джон, Джон, – зову я, как будто он сейчас просто сделает вдох и откликнется. – Ох, нет, Джон, нет…

Бампер раздавил его грудную клетку.

Он… как, как? Я трогаю его холодные щеки, приглаживаю растрепанные седые волосы, словно он ребенок, словно он жив, мои пальцы все сильнее немеют и уже не гнутся, и наконец я слышу рядом Макса.

Он лает на Джона. Лает и лает. Просто лает, и все. Я бреду прочь, поднимаюсь по склону, рот открыт, но из него не вылетает ни звука, ни вздоха, точно в горле застрял камень.

Я кручусь на месте, вижу такие далекие трубы деревенских домиков, нет, невозможно, невозможно, море, скалы, роща – все они смотрят. Смотрят на меня.

Вдруг я осознаю: это сделала я. Я убийца, она была права, я убила, но это же безумие, я схожу с ума.

Я кручусь и кручусь, в глазах щиплет от сухости. Вижу маяк. «Значит, вы шли повидать Мэтти?»

Мчусь на маяк.

08:00

Спотыкаясь, с беззвучным криком, слепо несусь по неровной тропинке, ведущей к маяку, барабаню в обшарпанную синюю дверь. Никто не отвечает, однако мотоцикл Мэтью Клера припаркован в траве, а из окошка наверху башни доносится слабый шум. Снова колочу в дверь. Ну же, ну же.

После двухсекундных колебаний толкаю дверь. Она легко распахивается и ударяется о гранитную стену внутри маяка. Никто здесь ничего не запирает, никто ничего не боится, кроме одного – того, что происходит прямо сейчас.

Ступеньки невероятно узкие и крутые и в придачу в ужасном состоянии. Я цепляюсь за веревочные перила, панический страх застит глаза, но в конце концов я добираюсь до каморки смотрителя на самом верху. Отчаянно моргаю, в перерывах выхватывая