Даниэль Клугер - Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи Страница 31

Докурив трубку, Сендер выколотил из нее остатки табака — от черного дымящегося комочка брызнули в стороны мелкие искры, — спрятал трубку в карман и задумчиво сказал:

— Плохо дело, реб Борух, очень плохо. Давайте-ка я вас провожу домой, как бы несчастья не случилось. Она ведь и вернуться может, очень уж сильны ваши мысли об этой девушке, реб Борух.

— Вы… вы видели? — растерянно спросил Борух. От растерянности и от изменений, случившихся с нищим, он теперь обращался к Сендеру на «вы». — Вы понимаете, что это было?

— Что? — переспросил Сендер, поднимаясь с камня. — Или кто, реб Борух? Вам бы поостеречься. А то, знаете ли… — Лицо его вновь приняло настороженное выражение, он не договорил, схватил меламеда за плечо и спешно втащил в тень.

На пустырь перед домом Пинскера вышел человек, укутанный во что-то, поначалу показавшееся Бердичевскому длинным плащом. Но когда человек вышел на наиболее освещенное луной место, меламед понял, что прохожий завернулся в самый настоящий саван. Он непроизвольно ухватился за руку Сендера. Тот не пошевелился, только выдохнул еле слышно: «Тише, реб Борух, не дай вам Бог сейчас сказать хоть слово…»

Прохожий, между тем, остановился у крыльца дома, принялся медленно оглядываться по сторонам. Когда он повернулся в ту сторону, где прятались меламед и Сендер-дурачок, Бердичевский, понимая, что не должен подавать ни звука, тем не менее с трудом удержался от восклицания.

И было от чего.

На площади, обратив к ним затянутые мутной пленкой глаза, стоял бывший хозяин мрачного дома Шмуэль Пинскер. Сендер с силой надавил на плечи меламеда. Борух замер, стараясь даже не дышать.

Мертвец между тем обвел страшным взглядом всю улицу, после чего направился к входной двери. Он взбирался очень медленно, останавливался перед каждым шагом — пока наконец не скрылся внутри. Во втором этаже вновь призрачно засветились окна.

— Уйдем отсюда, Сендер, — прошептал Борух. — Скорее уйдем…

Вместо того чтобы так и поступить, Сендер-дурачок извлек из кармана какой-то мешочек, похожий на кисет, после чего, неслышно ступая, направился прямо к проклятому (иначе быть не могло) дому.

— Куда… — вскинулся было меламед, но вовремя прикусил язык.

Поднявшись на крыльцо, Сендер аккуратно высыпал содержимое мешочка у самой двери, после чего быстро вернулся к Бердичевскому.

— Что это вы делали? — спросил меламед изумленно. — Что вы там сыпали?

— Хочу знать, кто поселился в доме, — невразумительно ответил Сендер. — А теперь — пора. Утром посмотрим.

— Что посмотрим? — спросил Бердичевский. — И почему утром?

Но Сендер только нетерпеливо махнул рукой, и они спешно зашагали прочь от страшного места.

Меламед не спал всю ночь. Едва забрезжил тусклый осенний рассвет, он поспешил к проклятому дому. С трудом преодолев естественные опасения, Борух приблизился к крыльцу и наклонился над ступенями.

То, что накануне рассыпал на крыльце Сендер, оказалось порошком светло-серого цвета, похожим на пепел. Он покрывал ступени ровным слоем. На пепельном слое отпечатались странные трехпалые следы, напоминавшие птичьи. Но Борух с трудом представлял, какие птицы могли здесь бродить ночью. Во всяком случае, не куры и не гуси. Лапы, оставившие на пепле эти следы, размером никак не уступали человеческим ногам.

— Что же это за птички такие?.. — с понятной растерянностью пробормотал Борух, выпрямляясь и оглядываясь по сторонам. Улица была пуста: старики, имевшие обыкновение ходить в синагогу задолго до рассвета, давно уже прошли; прочие же горожане не привыкли выходить из домов в такую рань.

Дом тоже был пуст — судя по тишине, царившей внутри.

При всем пережитом вчера Боруха подмывало войти: видимо, кровь отца — старого солдата и отчаянного храбреца — по временам давала себя знать и в сыне-книжнике.

Сдержавшись, Борух решил прежде спросить у Сендера, что означали птичьи следы на крыльце. И что за таинственный пепел таскал он с собою в мешке. Вообще, весь день он думал над загадкой Сендера-дурачка, казавшейся ему куда более важной, чем страсти, разыгрывающиеся вокруг пустого дома.

В любом другом случае он непременно обратился бы к Леви-Исроэлу Галичеру, яворицкому раввину. Но, во-первых, тот, как назло, уехал по какой-то надобности аж в Полтаву и должен был вернуться не ранее, чем через неделю. А во-вторых, почему-то меламед был уверен в том, что старый Леви-Исроэл ничего не смог бы ему ни объяснить, ни посоветовать.

А вот в чем не был уверен Бердичевский, так это в том, что о загадке Сендера следует рассказывать кому бы то ни было, пусть даже раввину.

Так что, с трудом дождавшись окончания занятий, он чуть ли не бегом отправился в Чумацкую слободу, где жил Сендер-дурачок. Собственно говоря, он уже понял, что никаким дурачком этот человек не был, и называл его так просто по привычке.

Лачуга Сендера затаилась среди десятка подобных же трущоб, в которых обитали нищие и вконец опустившиеся обитатели Явориц. Шагая узкой немощеной улочкой, меламед то и дело переступал через кучи мусора, перебирался через огромные грязно-зеленые лужи. Несколько раз ему приходилось осторожно обходить растянувшихся поперек дороги пьяных — полуголых, в невообразимых лохмотьях.

Крохотный домик был сколочен из плохо оструганных и кое-как покрашенных досок, а поверху крыт полусгнившей соломой.

Контраст всему виду этого убогого жилища представляла укрепленная на дверном косяке большая мезуза, на которой тщательно вырезано было слово «Шаддай» — Всемогущий.

В лачуге, несмотря на раннее время, горел свет. Подойдя ближе и заглянув в мутное окошко, Борух увидел, что хозяин сидит у колченогого стола, на котором стоят две зажженные свечи, и внимательно читает толстую книгу, переплетенную в кожу.

Как ни покажется странным, но представшая картина ничуть не удивила меламеда, он ожидал чего-то подобного. Преодолев внезапно овладевшую им робость, Бердичевский хотел было постучать в окно, но не успел. Сендер, дочитав страницу, закрыл книгу, после чего громко сказал:

— Входите, реб Борух, что ж на улице-то стоять?

При этом он не смотрел в окно. Бердичевский вошел в дом, коснувшись пальцами мезузы.

— Это действительно был пепел, — сказал Сендер, едва меламед прикрыл за собой дверь. — Знаете, реб Борух, если взять плаценту впервые окотившейся черной кошки, высушить ее, а потом сжечь, то пепел такой позволяет иной раз увидеть следы… следы тех, кто обычно следов не оставляет…

Меламед не удивился тому, что Сендер дал ответ на его вопрос прежде, чем вопрос прозвучал. Осторожно сев на предложенный табурет, он внимательно рассматривал лицо хозяина и удивлялся про себя, что раньше ничего не замечал. Сейчас меламед видел, каким пронзительным взглядом обладал Сендер, каким спокойным достоинством веяло от его бледного лица, обрамленного черной с проседью бородой.