Александр Варго - Особь Страница 32

– Не знаю. – Суровцев поджал губы. – Врать не хочу и потому говорю честно: не знаю. Да, это действительно кровь. Но, может быть, не человеческая?

Открыв холодильник, он тщательно осмотрел содержимое. Несколько свиных костей с ошметками мяса, лежащих в металлическом лотке, сразу привлекли его внимание. На кухонной плите темнела сковородка с застывшим белесым жиром.

– Может, мясо жарил… Вот кровью пол и заляпал. А определить, чья кровь, мне трудно.

Девушка уселась на табуретку и произнесла отстраненно:

– А дверь почему взломана?

– Потому что ее кто-то взломал.

– Кто?

– Не знаю. Думаю, осмотримся и выясним.

– Но где тогда папа?

– Если его нигде нету – значит, вышел. И вышел именно через дверь. Не через окно же! – Мефодий Николаевич на всякий случай осмотрел окна – все шпингалеты оконных рам были опущены, да и стекла были целы. – Он ведь не знал, что мы к нему в гости придем.

– Папа никогда бы не ушел из дому, не закрыв за собой дверь. Если с ним что-нибудь случится… я этого не вынесу.

– Извини за здоровый цинизм, но мне почему-то вспомнился курс судебной медэкспертизы. О смерти человека может свидетельствовать только его труп, а не какие-то подозрительные пятна на полу. А потом, посуди сама. Допустим, твой отец стал жертвой какого-нибудь маньяка. Допустим, его ранили. Я не утверждаю это уверенно, я лишь говорю «допустим». В квартире твоего папы нет. Окна закрыты. Значит, он должен был покинуть квартиру через дверь. Ни один раненый человек, спасаясь бегством, не станет затирать за собой следы крови. Но ведь ни в прихожей, ни на лестнице, ни на площадке мы крови не видели.

– А окровавленная тряпка на перилах? – на выдохе напомнила девушка.

– Это была женская блузка. Я точно помню. Хочешь, вместе сходим и проверим?

Лампочка под потолком несколько раз тревожно мигнула, вспыхнула и тут же погасла. Кухню сразу же заволокло густым фиолетовым полумраком.

– Перегорела… Некстати, однако, – вздохнул Мефодий Николаевич. – Ты не знаешь, где тут могут запасные лежать?

Лида не успела ответить. Внезапно за закрытой дверью кухни послышался негромкий шорох, затем – тоненькое поскребывание, словно кто-то осторожно водил маникюрной пилочкой по стеклу. Тоненько звякнуло стекло серванта в гостиной, скрипнула половица…

– Ты входную дверь закрыла? – Суровцев вопросительно взглянул на девушку.

Даже в полутьме было заметно, как напряглось ее лицо. Глаза тревожно блеснули, губы подобрались в тонкую линию, скулы заметно заострились. Лида испуганно втянула голову в плечи, съежилась и инстинктивно подалась к окну.

– Закрыла… А может, и нет, – произнесла она тревожным полушепотом и сразу же смолкла, словно боясь невзначай потревожить то странное живое существо, которое пряталось за дверью.

Мефодий Николаевич выставил впереди себя электрошокер и определил движение к двери, однако девушка мертвой хваткой схватила его за локоть.

– Не надо… – прошептала она умоляюще.

– Почему?

– Боюсь… Не оставляй меня одну!

– Я только посмотрю…

– Если ты отойдешь от меня хоть на шаг – я просто умру на месте!

Послушно усевшись, Суровцев прислушался. Теперь в квартире царила зловещая и неопределенная тишина, и это почему-то страшило больше всего. Скрипни за дверью половица, как минуту назад, закапай в ванной вода, заурчи сливной бачок унитаза – и Мефодий Николаевич почувствовал бы себя легче. Тишина густела, словно смола на сосновом стволе, медленно натекала в мозг, незаметно разъедала и без того взвинченные нервы. Желание выйти из кухни как-то незаметно исчезло, уступив место другому: сидеть недвижно, затаить дыхание, превратиться в камень, стать невидимым – только бы не выдать своего присутствия!

Внезапно Лида дернулась, скрежетнула зубами и со свистящим придыханием прошептала:

– Слышал?

– Что? – чуть слышно, одними губами спросил Суровцев.

– Та-ам… – она едва различимо кивнула на дверь.

– Что именно?

– Звук какой-то…

– Не слышу.

Девушка склонилась к уху спутника, зашептала горячо и испуганно:

– Оно там, я знаю… Я уже научилась их чувствовать.

– Кого?

– Ну, их… Я знаю, оно сейчас в ванной, там кафель на полу шероховатый, да и плитка отслоилась, вот и поскрипывает под ногами… Вот, слышишь теперь?

– Да нет… – Мефодий Николаевич действительно не расслышал ничего подозрительного. – Может, тебе почудилось?

– Да нет, что ты… – Лида доверчиво прижалась к Суровцеву. – Я ведь эту квартиру хорошо знаю… Вот, послушай, послушай… Ну, теперь слышал?

Никакого характерного шуршания подошвы о кафель Мефодий Николаевич не различил. Обострившийся донельзя слух зафиксировал лишь негромкое шелестение тополей за окном да едва различимый ток воды в трубах.

– Нету никого… – упавшим голосом констатировал Мефодий Николаевич.

Несколько минут они просидели недвижно, прислушиваясь к малейшим звукам. Из-за соседнего дома медленно взошла луна, и ее призрачный, ирреальный свет лимонными пятнами лег на линолеум кухни.

– Вот, вот… – дернулась Лида. – Неужели не расслышал?

Мужчина посмотрел на Лиду с сомнением.

– Может, у тебя галлюцинации?

– Оно спряталось в ванной и нас ждет… Оно там, я это точно знаю. – Шепот девушки напрягся и завибрировал, как тетива. – Ждет, когда мы выйдем наружу, чтобы наброситься на нас.

И тут обострившийся слух Мефодия Николаевича действительно различил едва слышное сопение, доносившееся из-за двери. Затем – длинный, протяжный скрип несмазанных петель, затем невнятный шорох, с каким обычно ветер гонит по асфальту опавшие листья…

– Может, все-таки выйду? – предложил Суровцев; теперь он был абсолютно уверен в присутствии за дверью кого-то постороннего и явно опасного, однако нашел в себе силы на решительные действия. – Мы же не можем тут до утра сидеть.

– Нет, нет, не надо… Пожалуйста, останься!

Кухонная дверь медленно, со скрипом приоткрылась. Суровцев и Лида невольно отпрянули, вжавшись спинами в стену.

В дверном проеме стояла девочка не старше шести лет. Отблеск полной луны из-за окна мертвенно ложился на ее бледное, гипсово-белое лицо, густо перемазанное кровью. В руках ребенка блестел небольшой изогнутый ломик. Взглянув на мужчину и девушку с очевидной ненавистью, девочка агрессивно взмахнула железякой…

– О господи… – только и сумела произнести Лида. – Неужели… и она?

Мефодий Николаевич сориентировался мгновенно. Отпихнув ребенка в темный коридор, он с треском захлопнул дверь.

– Удерживай! – срывающимся голосом крикнул он и, лихорадочно поискав глазами по кухне, навалился плечом на холодильник.

Дверь дрогнула под сильнейшим ударом – из-под филенки брызнуло известковым крошевом, посыпались щепки. Несомненно, ребенок, укушенный афганской крысой, ощущал в себе небывалый прилив сил. Следующий удар едва не высадил дверь внутрь, однако Суровцев успел-таки опрокинуть холодильник на пол, блокируя вход. Тишину вечерней квартиры начисто разбил душераздирающий грохот. Видимо, этот звук немного напугал маленькую маньячку, и она на какую-то минуту растерялась.

– К родителям отправляйся, – умоляюще крикнула Лида. – Что тебе надо в чужой квартире?

– Папу с мамой я сегодня убила, – донеслось из-за двери. – Я и вас сейчас убью!

Мефодий Николаевич напряженно взглянул на баррикаду перед дверью, на дверь, затем лихорадочно осмотрел кухню, прикидывая, что можно сделать…

– Узлы вязать умеешь? – отрывисто бросил он Лиде и, вскочив с ногами на обеденный стол, принялся срывать портьеры с окна.

– Хочешь… вниз спуститься?

– А что – пожарную машину с лестницей вызывать? Главное, чтобы менты нас не кинули и не уехали. – Суровцев рывком открыл оконную раму и выглянул вниз, высматривая броневик.

К счастью, милицейская БМП по-прежнему стояла под окном – правоохранители честно отрабатывали продукты и спиртное, заплаченное за аренду броневика.

– Второй высокий этаж, – отрывисто бросил Суровцев. – Метров шесть-семь минимум. По длине этих занавесок, конечно, не хватит… Но хоть какие-то гарантии, что руки-ноги не сломаем. Ты узлов побольше навяжи, так удобней спускаться будет.

Внезапно дверь содрогнулась под сильнейшим ударом, и верхняя дверная петля угрожающе затрещала в раме. К счастью, Лида успела к этому времени разодрать сорванные портьеры вдоль и связать их по всей длине.

– Вот… – она непослушными руками протянула импровизированный шнур мужчине.

– Пойдешь первой. – Мефодий Николаевич с треском толкнул оконную раму, привязал один конец шнура за батарею центрального отопления, а второй бросил вниз.

– А ты?

– А ну вниз, кому говорю! – прикрикнул Суровцев, вскочил на поваленный холодильник и навалился плечом на трещавшую под ударами дверь, удерживая ее из последних сил.

Инфицированный страшным вирусом ребенок бесновался снаружи – бил ломом и ногами в дверь, сыпал недетскими ругательствами, грозился всех перерезать. Судя по напору, сил у маленькой девочки было не меньше, чем у взрослого громилы. Хлипкая дверь не была тем препятствием, которое могло долго сдерживать этот напор.