Гордон Далквист - Химическая свадьба Страница 34

У него был еще час до встречи с остальными, не то чтобы он так уж не хотел заставлять их ждать, но разве он мог за час повторить то, что сделал Пфафф? И где был Джек сейчас? Возможно, ведя расследование, слишком близко подобрался к графине? Все еще следит за ней или уже убит? Если он убежал и скрылся, то, очевидно, не в своей мансарде. Можно ли как-то догадаться, где он прячется? Одним из возможных мест был бордель. Мисс Темпл, наверное, выдала ему аванс…

Он решил попытать счастья в «Южном причале». Пфаффа там не оказалось. Чань поговорил с вышибалой, охранявшим дверь, а потом с тощей, как скелет, миссис Уэлс. Она так удивилась, увидев живого кардинала, что даже забыла потребовать с него плату за их беседу. Вернувшись на грязный булыжник улицы Дэггинг-лейн, Чань нахмурился. В этот ранний час в «Южном причале» никогда не бывало так тихо – он даже слышал, как играли скрипки в главном зале. Неужели миссис Уэлс так встревожилась, что старалась заслужить расположение и таких негодяев, как Чань? Хотя ему трудно было представить человека менее сентиментального, чем хозяйка борделя с похожим на клюв носом, но такая возможность представлялась вполне вероятной, и это его беспокоило.

Пфафф мог снять комнату в любой из двадцати гостиниц, расположенных на набережной, однако у Чаня больше не было времени для поисков. Он повернул от реки в направлении более широких улиц. Узкие улочки были запружены недовольными бедняками, и он не хотел вызвать их негодование или самому поддаться жалости по отношению к ним. Чань резко остановился: сочувствие и негодование – вот ключ. Все дело в гордости Пфаффа: он станет искать убежище там, где почувствует себя защищенным, а не там, где его никто не будет знать. Чань не хотел раньше времени афишировать свое возвращение, но оставалось одно очевидное место, посещения которого не избежать.

Когда он добрался до «Ратон Марин», спустился туман, и столики снаружи пустовали. Чань вошел в заведение и направился к стоявшему за стойкой Николасу. Они оба проигнорировали послышавшийся вокруг шепоток.

– Мне сказали, что вы мертвы.

– Добросовестное заблуждение. – Чань кивнул на балкон и съемные комнаты. – Джек Пфафф.

– Разве он не работает на вас?

– Люди, которых он нанял, убиты. Пфафф, вероятно, тоже.

– Молодая женщина…

– Доверилась не тем. Она пришла сюда за помощью, а столкнулась с некомпетентностью.

Николас не ответил. Чань не хуже других знал, насколько положение и репутация бармена зависят от его умения хранить секреты и не отдавать никому предпочтения – само существование «Ратон Марин» зависело от того, останется ли заведение нейтральной территорией.

Чань наклонился поближе и тихо сказал:

– Если Джек Пфафф мертв, его секреты уже не имеют значения, но если он жив, то хранение секретов точно убьет его. Он что-то рассказал, я знаю, он что-то сказал вам, Николас, не потому, что просил сохранить это в секрете, но потому, что ему хотелось похвастаться, как любому заносчивому щенку.

– Вы недооцениваете его.

– Джек может изменить мою оценку в любое удобное для него время.

Николас выдержал тяжелый взгляд кардинала, потом запустил руку под стойку и достал прозрачный, блестящий стеклянный диск размером с золотую монету. На стекле, как на монете, был выдавлен портрет молодой королевы. На другой стороне элегантным шрифтом написано: «Стекольные мастерские Салливара, Банксайд, 87». Чань вернул стеклянный диск бармену.

– Сколько жизней это стоит, кардинал? – растягивая слова, произнес голос с балкона над ним. – Или ты уже труп?

Вокруг раздался смех, но Чань, не обратив внимания, вышел на улицу.

Он потрусил рысцой, спеша мимо кораблей и кучек докеров к широкой деревянной набережной, вдоль которой располагались мастерские ремесленников. Набережная спускалась на прибрежную гальку, а метров через двести продолжалась снова. Один или два раза в год высокий прилив затапливал Банксайд, но эта полоска земли была очень выгодной, поскольку обеспечивала удобный доступ к грузам, перевозившимся по реке (при этом, естественно, не требовалось платить пошлину), так что никто и не думал оттуда куда-то переезжать. Постройки на Банксайд, которые восстанавливались и перестраивались снова и снова, были скопищем деревянных лачуг, прижатых друг к другу так же плотно, как спальные гамаки матросов на орудийной палубе фрегата.

Высокие ворота, с помощью которых купцы Банксайда защищались от воров, еще не были заперты на ночь. Чань кивнул привратникам и прошел в ворота. Номер 87 был заперт. Кардинал прижался лицом к щели между забором и воротами – он увидел двор, засыпанный песком и уставленный бочками и кирпичами. Окна деревянной хижины, стоявшей в глубине двора, были темны.

Его наружность наверняка привлекла внимание привратников, и Чань был уверен в том, что за ним наблюдают. Он знал, что мимо них не пройдет незамеченным. Неожиданно Чань поставил ногу на замок, подтянулся, перемахнул через забор и спрыгнул во двор. Он приземлился на корточки и бросился к дверям хижины – привратники уже наверняка кинулись за ним.

Дверь была заперта, но двух ударов ногой хватило, чтобы ее распахнуть. Чань выругался в темноте и сдернул очки. Внутри был кузнечный инструмент, наковальни, молотки, литейный желоб и стальные тиски, но людей не было. В следующем помещении в крыше имелся люк, чтобы отводить тепло и газы. На скамье лежали длинные бруски необработанного стекла, приготовленные для того, чтобы их расплавить и залить в формы, но печи были холодными.

Никаких признаков присутствия охранников. Пройдя мимо печей, кардинал вышел в еще один дворик, где увидел стулья и стол, заставленный бутылками и чашками. На земле валялось несколько недокуренных сигарет, похожих на гильзы от револьверных патронов. Их концы были смяты мундштуком. За одним из стульев – скомканная вощеная бумага. Чань разгладил ее и заметил жирное пятно в центре. Он поднес бумагу к носу, понюхал, а потом лизнул. Марципан.

На другой стороне дворика стояла большая печь для обжига. Внутри нее лежала треснутая глиняная форма: она была пустой, но, очевидно, использовалась для отливки и обжига изделий из стекла или металла при очень высоких температурах. Каждое из углублений в ней предназначалось для ключа особой формы.

Во внешнем дворе послышались голоса и загремели ворота. За печью для обжига был забор, отделявший стекольную мастерскую от соседей. Справа тревожно забегали куры. Чань подобрал с земли кирпич и запустил его туда. Удар вызвал целый шквал возмущенного кудахтанья. Потом Чань перелез через забор слева, напротив того места, где устроил диверсию, спрыгнув на кучу мешков с зерном. Он сразу побежал к другому забору, перелез через него и потом повторил этот трюк еще три раза, встретив по пути всего одну собаку, пятнистую гончую, которая не меньше, чем сам Чань, удивилась их встрече, но ни один человек не попробовал его остановить. Последний прыжок – и он приземлился на штабеле деревянных ящиков, набитых соломой. Он так и не узнал, что хранилось в них: экзотические фрукты, куски льда или статуэтки из дрезденского фарфора. Чань поправил очки и не спеша вышел на улицу через дверь на глазах у семьи, занятой ужином, и пошел в противоположную сторону от толпы любопытных у стекольной мастерской, пытавшихся выяснить причину шума.