Чарльз Линдли - Книга привидений лорда Галифакса, записанная со слов очевидцев Страница 35

– Подожди здесь, – сказал он, зажигая вторую свечу, и прошел в маленькую комнатку, еще меньше той, которую занимал я, откуда, как я знал, не было другого выхода. Через две или три минуты он появился в проходе со словами:

– Нет, там тоже никого.

Однако что-то по-прежнему продолжало его беспокоить, потому что, пригласив меня следовать за ним, он вновь отправился во внутреннюю комнату, где хранил книги и документы. Тронув пружину в стене, он открыл потайную дверь, которая вела в третью комнату, где я разглядел только зеркало на противоположной стене, отражавшее наши выхваченные из темноты лица. Подняв свечу, Л. шагнул в проем, и я, последовав за ним, увидел, что мы очутились в маленькой комнатушке. На стене висели выцветший гобелен и картина, на полке над дверью стоял сундучок с открытой крышкой, откуда выглядывал череп. Комната была достаточно большой, чтобы вместить шесть или семь человек. Л. прошел в один из углов и принялся что-то искать, бормоча себе под нос:

– Должно быть, его куда-то сунули. Кто-то заходил сюда после меня. – Но в следующую секунду он воскликнул: – Да вот же он! – и, достав ключ, лежавший на одной из потолочных балок, вставил его в замочную скважину, скрытую деревянной резьбой.

Дверь, если это была дверь, оказалась очень тугой, и прошло несколько минут, прежде чем ее удалось отворить. Когда дверь наконец поддалась, он сказал:

– Видишь, никто не мог проникнуть в твою комнату этим путем, тебе наверняка все приснилось.

Не дожидаясь ответа, он пошел обратно и, когда мы оказались в галерее, попросил меня спуститься в его гардеробную. Я последовал за ним вниз, он шепнул несколько слов леди Л., которая стояла на пороге своей комнаты, повернулся ко мне и произнес:

– Видишь, в галерее никого не было, туда можно пройти только через мои комнаты, другой же вход, через потайную дверь наверху лестницы, находится на половине моего брата. Ты сам видел, что дверь заперта, о ее существовании никто, кроме меня, не знает. Тебе, должно быть, приснился кошмар, другого объяснения я не нахожу. – Затем после короткой паузы он продолжил: – Буду тебе признателен, если ты никому не станешь рассказывать об этом случае: в округе достаточно неумных людей, мне бы не хотелось, чтобы поползли слухи о разгуливающем ночами по дому привидении. Но мы поговорим об этом утром, – добавил Л. – Камин еще не догорел, оставайся здесь, если тебе не хочется ложиться спать, почитай. Мне нужно идти к леди Л., она испугана и не хочет оставаться одна.

Он отправился в спальню, и минут через пять-шесть я услышал, как он поднялся наверх и почти тотчас же возвратился. О сне, разумеется, я и не думал; впрочем, ни Л., ни его супруге в эту ночь выспаться, по-видимому, не удалось, потому что я еще долго слышал, как они беседовали. Мне не стыдно сказать, что у меня не было ни малейшего желания возвращаться в свою комнату. Собрав угли, я раздул пламя и расположился у камина, вновь и вновь прогоняя в памяти все происшедшее. Через некоторое время я взял книгу и попытался читать, но без толку. Воспоминание о ночном приключении было еще слишком ярким, а вопросы, которые оно будило, слишком увлекательными, чтобы я мог думать о чем-то еще. Я так и не перевернул страницу, и перед моим взглядом, устремленным в книгу, стояла темневшая в лунном свете фигура с запавшими глазами, в которых читалась безнадежная тоска. Что это было за привидение? Почему оно явилось? Зачем бродит по галерее по ночам? Было ли оно там всегда? Эти и другие подобные вопросы возникали в голове снова и снова, не оставляя в водовороте сознания ничего четкого, кроме образа человека с изможденным лицом и мерного звука его поступи. Я сидел, поглощенный этими раздумьями, пока до меня не донеслись звуки утренней суеты слуг. Тогда я поднялся к себе и, не задув свечу, лег в постель. Я только заснул, когда в восемь часов слуга принес мне чашку чая. Когда он ушел, я встал и осмотрел проход за деревянной обшивкой, ведущий в потайную комнату. За завтраком капитан X. спросил, не случилось ли чего-нибудь ночью, потому что они то и дело слышали шаги наверху. Л. ответил, что у меня был приступ радикулита, и он поднялся, чтобы за мной поухаживать. По его ответу я понял, что мне следует промолчать, и, естественно, ничего не сказал. После завтрака Л. спросил меня, не хочу ли я поехать разыскать свору. Был прекрасный солнечный день. Собаки убежали довольно далеко, но, если они не нашли добычу в чаще, куда направились первым делом, мы, вероятно, встретим их по пути, и если повезет, то вернемся около часа. Я с удовольствием принял предложение. Он, две его дочери и я – остальные отправились стрелять – выехали около одиннадцати часов. Наш путь лежал по торфяникам, и галоп по открытой местности очень нас взбодрил. Однако на след охоты мы так и не напали; никто из тех, кто нам встречался, ничего не слышал. Должно быть, собаки сразу учуяли дичь и побежали в противоположном направлении. Поэтому в три часа, когда мы уже съели свои бутерброды и ехали по возвышенности, откуда открывался потрясающий вид, Л., прислушавшись в надежде услышать звук рожка, неохотно сказал, что пора поворачивать домой, несмотря на протесты дочерей.

Но прежде он указал на рощу, хорошо заметную издалека.

– Мимо тех деревьев ты проезжал позапрошлым вечером, когда возвращался из С., – сказал он. – Они растут у самого конца нашего поместья, мой дед посадил их на кургане, после того как там были проведены раскопки, чтобы обозначить границу имения. Помнишь, я рассказывал тебе о черепе, который стоял раньше на каминной полке в моей комнате, – думаю, он оттуда.

Мы повернули лошадей к дому и начали спускаться с холма, когда Л., остававшийся весь день очень молчаливым и задумчивым, внезапно произнес:

– У моего деда был в жизни удивительный опыт. Одно из его первых воспоминаний связано с тем, как его дядя, муж той леди, на чей портрет ты, возможно, обратил внимание в столовой, взял его на казнь пяти бунтовщиков, в то время как другие старались по мере возможности не участвовать в том, что могло бы навлечь на них возмездие. Будучи еще молодым человеком, вступив во владение поместьем, он сам принял участие в подавлении серьезных волнений в промышленных районах и наказал зачинщиков, продемонстрировав силу характера и хладнокровие. – Л. помолчал и затем продолжил: – Я расскажу тебе еще одну историю, частью она известна, а о чем-то мы можем только догадываться.

У моего деда была привычка по ночам обходить свои охотничьи угодья с одним преданным молодым егерем, чтобы выследить браконьеров, которых считал личными врагами. Молодой человек происходил из семьи, исстари жившей в поместье, несколько членов которой служили в разное время у моего деда и даже у прадеда. Однажды ночью, как я полагаю (мои догадки явились результатом многих сопоставлений), дед совершал свой обход с этим самым молодым человеком, и в кустарнике у границы парка, недалеко от мелового карьера, мимо которого мы сегодня проезжали, они наткнулись на бродячего лудильщика, которого не без оснований подозревали в связи с отдельными скверными типами из близлежащей деревни, не раз замеченными в браконьерстве по всей округе. В ту самую ночь мой дед и егерь, должно быть, застали его за установкой силков, произошла драка, в результате которой браконьер, сильный и отчаянный парень, был убит или же оглушен. По той или иной причине мой дед вынужден был незаметно пробраться в дом, что он легко мог сделать через скрытую деревьями дверь, ключ от которой всегда носил с собой. Эта дверь вела на лестницу, проходившую за часовней, таким образом, этот вход был отделен от остального дома. Был ли браконьер убит сразу или только оглушен и, придя в себя и увидев, что егерь остался один, вновь полез в драку, которая закончилась для него роковым образом, я не знаю. Я склоняюсь к последнему, на эту мысль меня наводят слова, оброненные старым доверенным слугой, который упомянул как-то, что дед в ту ночь не раз входил и выходил из дому. Не остается сомнений, что человек был убит и тайно похоронен под покровом ночи недалеко от мелового карьера, о котором я упоминал. Его исчезновение, принимая во внимание его репутацию и привычку бродяжничать, некоторое время не вызывало удивления, но позже какие-то обстоятельства возбудили подозрение, и было начато расследование. Среди прочих допросили и егерей моего деда. После вспомнили, что тот самый молодой егерь перед магистратом не предстал, дед послал его с собаками на болота, но этот факт остался тогда незамеченным, а если и был замечен кем-то, то обойден молчанием. Расследование ни к чему не привело, и все дело, возможно, было бы закрыто, если бы, по каким-то неизвестным мне причинам, судья, недавно приехавший в нашу округу и почему-то невзлюбивший моего деда, не настоял на возобновлении расследования. В результате чего был выдан ордер на арест того самого егеря. Мой дед, которого как раз скрутил приступ подагры, был в отъезде, но, услышав новости, доставленные кем-то, сознававшим их важность, сразу же вернулся домой. В тот же вечер он долго беседовал с егерем, который отправился к себе домой только в девять вечера. Ордер был подписан на следующий день, но к тому времени егерь исчез. Мой дед отдал распоряжение всем своим людям всячески содействовать в поисках местным властям, но сам не мог принять в этом активного участия, потому что слег с новым приступом подагры и принужден был оставаться в своих комнатах более двух недель, все то время, пока полиция прочесывала округу. Он и прежде не отличался покладистым нравом, когда страдал от подагры, но в тот раз был особенно не в духе, так что никого не подпускал к себе, кроме того самого доверенного слуги, о котором я уже упоминал. Следов егеря обнаружить не удалось, и через какое-то время поползли слухи, что он отправился в Америку. Однако никакого подтверждения не последовало, и, так как он был человеком неженатым, постепенно о нем забыли. Дед не позволял говорить об этом в его присутствии, потому я так и не слышал ничего о судьбе юноши, кроме расплывчатых легенд, которыми всегда обрастают подобные происшествия. Тем не менее, свет на это дело пролили два обстоятельства: одно врезалось в мою память в детстве, тогда как другое снабдило меня ключом, благодаря которому я смог собрать разрозненные факты в историю. В свои последние годы мой дед стал много времени проводить с внуками и иногда зимними вечерами играл с нами в длинной, обшитой деревом галерее, которая, как ты видел, тянется вдоль всего дома. Одно из моих самых ранних воспоминаний связано с этим местом: дед сидит с одной стороны камина, приходской священник – с другой, а наша старая няня немного поодаль, пока мы с братьями и сестрами играем в сумерках. Как тебе известно, в одном конце галереи есть потайной ход на лестницу, ведущую мимо комнаты капеллана к небольшой двери, выходящей в уголок сада, а в другом конце галереи был и сейчас есть вход в потайную комнату под крышей, который мы, дети, случайно обнаружили однажды, когда родители пригласили водопроводчиков отремонтировать цистерны. Мы рассказали об этом матери, которая при нас попросила деда заколотить вход. Она опасалась, что мы как-нибудь заберемся туда и не сможем вылезти обратно. Я помню, что меня поразил ответ деда. Он сказал, что «не позволит ничего трогать в доме, такие места уже пригождались прежде и, может быть, еще послужат». Другое обстоятельство открылось не так давно: добывая мел из карьера, рабочие наткнулись на скелет, хорошо сохранившийся, лежавший под довольно тонким слоем почвы. Я видел его своими глазами, но не знаю, что сталось с ним дальше. Думаю, его снова зарыли, а так как потом место это было засажено деревьями, то подозреваю, что он лежит там до сих пор; но по поводу его истории у меня нет сомнений. Я убежден, что это скелет того самого лудильщика, убитого восемьдесят или девяносто лет назад; я также уверен, что мой дед во время повторного расследования спрятал егеря в доме в Б. в ночь перед подписанием ордера на арест, и там егерь пробыл все то время, пока шли поиски и делались приготовления к отъезду за границу из ближайшего порта, до которого здоровый парень мог запросто добраться пешком за шесть-семь часов, особенно под покровом зимней ночи.