Джеймс Риз - Книга колдовства Страница 37

В таких домах, как я узнала позже, иногда бывает своего рода четвертый этаж: комнаты пристраивают выше уровня плоской крыши, практически на ней самой — так называемые assoltaire. Скромно обставленные, они могут использоваться для самых разных нужд. Например, туда могут отселить подросшего сына или поместить на ночлег засидевшихся в гостях друзей. Конечно же, К. использовал свой четвертый этаж куда более изобретательно.

Над этими приземистыми квадратными сооружениями, протянувшимися во всю длину западного крыла, Бру поставил шатры разных размеров, куда вели приставные лестницы, сделанные из жердей и веревок. Получалось нечто вроде пятого этажа. В дальнем конце этой импровизированной галереи из навесов высилась та самая башня — то ли емкость для хранения воды, то ли голубятня, — на которой я впервые увидела К. Я хорошо помнила ее силуэт, вместе с assoltaire и шатрами создающий впечатление какого-то зубчатого строения, рельефно выступающего сплошной черной массой на фоне голубоватой луны.

Да, я хорошо разглядела все это при свете месяца, наконец-то появившегося из-за туч. Его земной брат-близнец поблескивал на черной глади воды в чаше фонтана. Павлины (я сразу же невзлюбила их за наглые красные глаза и за то, что они приставали ко мне, тычась в… не предназначенные для посторонних взглядов места) тоже казались голубоватыми, словно сотканными из лунного сияния. Любопытно, что, помимо красных глаз, они как будто не имели никакого цвета, за исключением сияющей светоносной голубизны. Может, они были белыми? Даже хвосты самцов, на перьях которых легко просматривался узор «павлиний глаз», или «глаз Аргуса», были окрашены только лунным светом. Несносные птицы по-прежнему стояли вокруг меня, пока я глазела на странные очертания крыши, где вырисовывались некие волнистые очертания. Висячий орнамент? Черное знамя? Крылья? Ах, если бы. Это была рука монаха в широком рукаве рясы. Она подавала мне знак: наверх, поднимайся наверх.

Все четыре угла дворика утопали в непроглядной тьме, и я не имела понятия, куда пройти и как подняться наверх.

Как ни странно, именно павлин подтолкнул меня к дальнему левому углу. Уж не обладают ли они человеческим сознанием, эти твари? Или они действуют по указке хозяина? Вряд ли. Скорее всего, они домашние, как собаки, и хорошо знают, в каком углу чаще всего пребывает хозяин, выдающий им корм. В том месте действительно имелся грубо выкованный из жести желоб для подачи воды, высотой мне по колено. Под ним стояли лохани, и одну я задела ногой, когда проходила мимо нетвердой шаркающей походкою, нащупывая землю носком башмака. Из лохани что-то пролилось — слишком вязкое, чтобы оказаться водой. Мне стало дурно при мысли о том, чем это могло быть (полужидкая масса растеклась большой лужей). Ну так и есть: в лунном свете то, что ее наполняло, действительно показалось мне чем-то очень пахучим. Я подняла голову и увидела мавританскую стрельчатую арку, врезанную в угол постройки. Позади нее виднелась первая ступенька изогнутого пролета лестницы.

Эта крутая лестница уходила вверх по спирали. Сами ступени были каменными, сильно истертыми, на них виднелись углубления от ног, множество раз за минувшие столетия наступавших на одно и то же место. Эти камни напомнили мне о родине, о Франции, ибо во всех Северамериканских Штатах не найти ни одной истертой ступени, свидетельствующей о том, что ее коснулась рука времени.

Я сосредоточилась на подъеме — истончившиеся ступеньки оказались скользкими — и не обратила внимания на тусклое свечение внутри лестничного пролета. Я просто бездумно переставляла ноги, чтобы поскорее уйти подальше от павлинов, и они действительно не увязались за мной. Но, увы, гораздо худшее произошло, когда один из «светильников», или как его еще назвать, сорвался с потолка и с пронзительным писком и визгом упал мне на голову, запутавшись угловатыми крыльями в моих волосах. Я попыталась ухватиться за перила, но не нащупала их и прижалась к стене, оказавшейся склизкой, как в колодце. Тогда я изо всех сил затрясла головой — так яростно, что чуть не упала, зато летучая мышь вырвалась на свободу.

Да, именно так, тварь оказалась летучей мышью. Эти светящиеся белесым светом создания величиной с ладонь, даже с распахнутыми крыльями, висели у меня над головой подобно сталактитам. Все вокруг было скользким от их испражнений. Быстрей быстрого я взлетела на площадку второго этажа, но там увидела еще больше летучих мышей — уже многие сотни, размером с лопату, свисающих с балкона третьего этажа. Завидев меня, все они высвободили цепкие коготки из трухлявой древесины и светящейся волной разом обрушились на темный мрак ночи. Я слушала хлопанье их крыльев, чувствовала на коже поднимаемый ими вихрь воздуха и ощущала в нем близкое дыхание ада. Низко пригнувшись и встав на колени, я прикрыла руками волосы, превратившиеся в настоящую мышеловку. Спустя какое-то время мыши снова расселись по своим местам, но мне оставалось преодолеть еще два лестничных пролета, чтобы попасть к assoltaire.

Дальше на лестнице опять обитали мыши, но эти, знаете ли, вели себя спокойнее: очень редко падали на меня или, вспорхнув, улетали. Мне осталось преодолеть последний пролет лестницы. Ступеней десять или пятнадцать вели прямиком к assoltaire. И я взошла бы по ним очень быстро, не увидь наверху… его. Как раз там, где кончался подъем.

Казалось, он весь состоял из мрака. Когда я все-таки двинулась к нему, уже не так быстро, К. повернулся, и голубой свет луны высветил его профиль. Поскольку на нем была ряса с капюшоном, этакий бурнус вроде тех, что носят бедуины, я не могла разглядеть лица моего визави. Он казался сотканным из теней, в отличие от его питомцев. Где-то на полпути я заговорила неестественно тонким от страха голосом:

— Ну и зверинец у вас тут, сеньор.

Я по-прежнему злилась на него за банду бесчинствующих колибри и надеялась, что мои слова прозвучат так же язвительно и остро, как меня жалили их длинные клювы. Но если Бру и разгадал мое намерение, то не подал виду. Вместо ответа он протянул мне руку, чтобы помочь взобраться на крышу.

Его черные как смоль гибкие пальцы затрепетали перед моим лицом. Инстинкт подсказывал мне обратное, но я все-таки ухватилась за протянутую руку — по-женски: положила пальцы на его бледную жесткую ладонь. И почувствовала, как его длинные, очень сильные пальцы смыкаются на моих, точно зажимают в тиски. Лунный свет струился по канавкам его толстых и неопрятных ногтей. Костяшки на кисти выступали, словно горный хребет. Его рука источала холод. Я приняла ничего не значащую вежливую позу. О, как мне хотелось, чтобы вместо платья на мне были надеты панталоны! Мужское платье дало бы мне право на одно из тех энергичных и полных ненависти рукопожатий, а сейчас… Сейчас я зависела от него.