Юрий Козловский - Проект «Пламя» Страница 44

— Витек, поговори с пареньком, — сказал ему дежурный, протянув заявление. — Это по вашей, кажется, части.

Тот быстро пробежал глазами бумагу и сказал Лене:

— Пошли что ли… Зайчик!

Они поднялись на второй этаж и вошли в кабинет. Около окна стоял невысокий человек в гражданском, от одного взгляда на которого Лене стало страшно. При росте не больше чем в метр шестьдесят ширина его плеч и торса больше подошли бы двухметровому гиганту, а бицепс был толще Лениной ноги в самой толстой ее части.

Лене снова пришлось рассказывать все с самого начала. Высокий открыл толстый альбом, полный фотографий, и спросил:

— Этот?

— Да, это он, Башка! — обрадовался Зайчик.

— Вот и отлично! Его давно пора закрывать! Значит, слушай сюда. Этот диктофон мы сейчас приклеим пластырем тебе на брюхо, а микрофон выведем поближе, чтобы лучше записалось… Вот так, отлично! Мы ваш разговор запишем, а когда отдашь ему деньги, тут мы его и хлопнем. Давай деньги, надо их пометить.

— А где я их возьму? — поскучнел Леня.

— Что, у тебя их нет? — деланно удивился милиционер. — Ну ладно, мы тебе дадим.

Он открыл сейф, достал тоненькую пачку долларов, положил на стол.

— Эти баксы не простые, — сказал он, — а меченые. Смотри!

Он посветил на деньги фонариком, дающим мертвенный синий свет, и в нем на каждой бумажке высветились слова «дань вымогателю».

— Но тут же всего пятьсот, а Башка требует две двести. Он меня убьет! — пригорюнился Леня.

— Не убьет, скажешь, что остальное завтра принесешь. И мы будем рядом. В общем, ровно в пять подруливай на рынок.

Когда Зайчик вышел из кабинета, молчавший до этого широкоплечий коротышка сказал высокому:

— Понял, каков ухарь? Решил с нашей помощью с долга соскочить! Да ладно, хрен с ним, главное, мы Башку надежно закроем, палку хорошую срубим. Хорошо бы, чтобы он ухарю челюсть сломал, для надежности. Вымогательство еще доказывать надо, а от тяжких телесных он уже не открутится.

— Скорее всего, так и будет, — успокоил его высокий. — У Башки это коронка — челюсти ломать. Главное, выждать, не появиться раньше времени. Ну что, я вызываю ребят из СОБРа?

В назначенный час Леня стоял на изрядно опустевшем к этому времени рынке. На улице было жарко, но его колотил озноб. Чем больше опаздывал Башка, тем страшнее ему становилось. А тот появился на пятнадцать минут позже, как бы подчеркивая этим свое презрение к Зайчику.

— Принес?

Леня только кивнул, не в силах сказать хоть слово.

— Пошли, — приказал Башка и зашагал в глубь рынка.

Леня молча поплелся за ним, оглядываясь по сторонам и не замечая никакого присутствия милиции, отчего ему стало еще страшнее. Вскоре они подошли к стоявшему на задах ряду контейнеров, в которые на ночь закрывали товар. Башка открыл своим ключом один из них и завел туда Зайчика. Контейнер, оборудованный вдоль стенок стеллажами, был пуст.

— Давай! — Башка протянул руку, и Леня вложил в нее скрученные в трубочку баксы.

Башка развернул деньги, посмотрел долгим тяжелым взглядом на Зайчика и медленно проговорил:

— Ты кого лечишь, микроб? — Он недавно услышал в рекламе по телевизору это умное слово, и оно ему понравилось. — Тебе было сказано принести деньги?

— Так Я принес! — пролепетал Леня.

— Это? — презрительно скривился Башка, помахал долларами у Зайчика под носом и спрятал их в карман. — Ты считаешь, что это бабки? Я же сказал — две двести. Ты не понял. Я сказал, что будет больно. Я не шутил.

Огромный веснушчатый кулак Башки почти без замаха впечатался в подбородок Зайчика. От этого удара легковесный Леня отлетел на другой конец контейнера, стукнулся затылком о стальную раму стеллажа и затих.

В этот момент в контейнер ворвались трое одетых в камуфляж автоматчиков с черными вязаными масками на лицах и мгновенно уложили Башку на пол. Следом зашли высокий и широкоплечий. Пока собровцы надевали на задержанного наручники, широкоплечий подошел к лежавшему без признаков жизни Зайчику, потряс его за плечо и сказал:

— Ну, все, все уже, вставай!

Зайчик молчал. Широкоплечий потряс еще и сказал страшным шепотом:

— Так он же того… готов! — И, метнувшись к Башке, изо всех сил двинул его ногой в бок, отчего у того из горла вырвалось глухое кхеканье. — Сука, ты же его замочил! Витек, мы же теперь не отпишемся — у нас на задержании потерпевшего грохнули!

— Ладно, не впервой! — успокоил его высокий и пнул Башку в промежность.

Башку били всю дорогу до отдела, чтобы поскорее привести в нужную для первого потрошения кондицию. В кабинете широкоплечий не рассчитал силы и добавил такой удар в солнечное сплетение, что Башка скрутился в комок и непроизвольно опорожнил мочевой пузырь. Кое-как отдышавшись, он понял, что дальше будет еще больнее, и прохрипел:

— Начальник, завязывай пи…ть, и я тебе страшных людей сдам…

— Да кого ты сдать можешь, дебил? — отмахнулся высокий.

Но широкоплечий отнесся к словам Башки серьезнее:

— Ну, давай, выкладывай! Только учти, если будешь гнать пургу…

— Нет, начальник, сука буду! Это настоящие колдуны, правду говорю, и главный у них какой-то иностранец, немец вроде. Я случайно подсмотрел. Хуже, чем в ужастиках…

2

На эту семейку Карл Вайсман, западный банкир и мультимиллионер, натолкнулся совершенно случайно, ужиная в одном из самых фешенебельных московских ресторанов, известном своей чопорностью и строгим отношением к внешнему виду клиентов. Увидев сидящих неподалеку от него пятерых шумных субъектов уголовного вида, он был очень удивлен, каким образом эта компания просочилась сюда сквозь строй бдительной охраны, но, приглядевшись с использованием особого зрения, понял причину такого грубейшего нарушения. Все пятеро принадлежали к той же породе, что и он сам (Вайсман никогда даже мысленно не употреблял слово «мутанты», бывшее в их среде оскорбительным ругательством), и поэтому их не смогли бы задержать не только ресторанные «секьюрити», но даже охрана ракетной базы.

Старший из пятерки, седовласый жилистый старик с синими от наколок руками, истинный возраст которого Вайсман опытным взглядом определил лет в сто сорок, тоже почуял присутствие себе подобного и, стараясь не привлекать лишнего внимания, заскользил взглядом по залу. Карл едва успел использовать «завесу невидимости» и прикинуться обычным клиентом ресторана. Осмотрев зал, седой вроде бы успокоился, но время от времени бросал в разные стороны настороженные взгляды.

Остальным, как увидел Карл, было примерно от тридцати до девяноста лет, все они были копиями старика — такие же сухощавые, жилистые, с хлещущей через край жизненной энергией. И все они были его сыновьями. Поняв это, Карл чуть не подавился кусочком ветчины. За всю зафиксированную историю породы не было ни одного случая, чтобы генные изменения оказались наследуемыми и у породистого отца родился такой же сын. Ни одного. А тут — целых четыре, верь или не верь своим глазам.