Стефан Грабинский - Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета Страница 45

….

Наконец-то наступил вожделенный день. Все утро я ходил сам не свой. Коллеги в редакции посмеивались: ясное, мол, дело, влюблен.

— Шамота совсем сошел с ума, — вполголоса говорил театральный рецензент, — с некоторых пор просто помешался. С ним невозможно разговаривать.

— Женщина! Cherchez la femme! — поддержал его старый как мир репортер. — Не иначе. Богом клянусь.

Ровно в шесть часов вечера я вошел в спальню Ядвиги. Ее не было. На столе, пышно сервированном, приготовлен горячий шоколад, пирожное, искрился зеленый ликер.

Я сел лицом к двери, ведущей из соседней комнаты и протянул руку к хризолитовому ларцу за сигарой. Между сигарами trabucco лежала записка. Почерк знакомый — записка предназначалась мне.

«Мой дорогой! Прости за опоздание. Вернусь из города через полчаса. Скоро свидимся!».

Я поцеловал письмецо и спрятал его на груди; выпил ароматный шоколад. После рюмки ликера начало клонить в сон. Закурив новую сигару, я машинально разглядывал висящий на противоположной стене греческий щит с изображением Медузы. Блестящая выпуклость щита странно притягивала, приковывала, парализовала.

Вскоре я сосредоточился на одной светящейся точке — на сверкающем молнией глазе змееволосой Горгоны. Ее взгляд гипнотизировал, не в силах оторваться от него я постепенно погрузился в какое-то странное оцепенение. Обстановка комнаты отодвинулась вдаль, в бесконечно далекую перспективу, вокруг меня буйствовала пышная растительность, яркие краски — экзотически-сказочный мир, субтропическая фата-моргана…

Внезапно вокруг моей шеи обвились теплые мягкие руки, на губах я ощутил долгий упоительный поцелуй и тотчас пришел в себя. Около меня, обольстительно улыбаясь, стояла Ядвига. Я обнял ее и притянул к себе.

— Прости, не заметил, когда ты вошла. Этот щит так странно завораживает…

Она ответила молчаливой снисходительной улыбкой.

Ядвига была прекрасна как никогда. Ее классическая красота, оправленная в греческое одеяние, неодолимо влекла меня. Из-под дивных бровей сверкали черные, гордые ее очи — в их глубине трепетала страсть. Какое наслаждение — исторгнуть из мраморной груди желание, согнать холодный покой с лица надменной Юноны!

Обняв ее, я впился алчным взглядом в гордое лицо, сладострастно утоляя жажду беспредельностью ее красоты.

— О, как ты прекрасна, возлюбленная моя, как прекрасна! Где чудные волосы твои, душистые, словно фиалки, волосы твои? — страстно шептал я, стараясь откинуть с ее головы белоснежную вуаль. — Хочу ласкать твои волосы, как тогда, помнишь? Хочу распустить их божественной волной по плечам твоим и целовать, целовать… Ведь ты одарила меня такой милостью в наше первое свидание! Сними покрывало.

Она удержала мою руку мягко, но решительно. На устах ее расцвела таинственная улыбка запрета.

— Нельзя? Почему же?

Снова молчание и запретный жест.

— Отчего ты молчишь? Отчего не говоришь со мной? Умоляю, скажи хоть слово! Услышать твой голос… — он, верно, сладостен, холоден и чист, будто звон драгоценного металла.

Ядвига молчала. Безграничная печаль подернула ее лицо и холодом сковала упоительное мгновение.

Я больше не настаивал и в тишине упивался роскошью ее божественного тела. Страсть наша разгоралась. Ее тело содрогалось в сладострастном спазме, глаза туманились, она смертельно бледнела, теряла сознание; по тонкой шелковистой коже пробегала дрожь, зубы, мерцавшие жемчужины, судорожно сжимались. Испуганный, я выпускал ее из объятий и начинал приводить в чувство. Обморок продолжался не долго, пароксизм миновал, и новая волна молодого, неудержимого желанья погружала нас в пучину наслаждения…

Расстались мы часу в первом ночи. На прощание она приколола мне на грудь букетик фиалок. Я поцеловал ей руку:

— И встретимся только через неделю?

Она молча кивнула.

— Пусть будет так. Прощай, carrissima!

Я вышел.

В прихожей, надевая пальто, вдруг вспомнил, что оставил на консоли портсигар. Не раздеваясь, вернулся в комнату.

— Извини, пожалуйста… — Но договорить мне не пришлось — Ядвиги в спальне не было. Или она успела уйти в соседнюю комнату? Тогда бы я услыхал, как открыли дверь… — Н-да… странно, — бормотал я, пряча портсигар в карман, — непонятно…

Размышляя об этой странности, я медленно спустился по лестнице.

….

Мои свидания с Ядвигой Калергис продолжаются уже несколько месяцев и до сих пор успешно сохраняются в тайне. Никто и не подозревает, что я возлюбленный красивейшей женщины в столице. В общественных местах мы не бываем. Кажется, никто и не догадывается о ее возвращении из-за границы. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление из случайных разговоров со знакомыми. Видимо, Ядвига вернулась тайком, не желая, чтоб о ее приезде знали. Есть же у нее какая-то цель? Мне она ничего не желает сообщить. А я не настаиваю и деликатно храню молчание…

В общем, моя возлюбленная — женщина необычайная и любит окружать себя таинственностью. Я с трудом привыкаю к ее капризам и эксцентричным привычкам: в ее поведении чувствуется нечто необъяснимое. И хотя нашим свиданиям уже почти полгода, мне так и не довелось услышать ее голос. Поначалу я настойчиво интересовался причинами столь странного поведения. В ответ на следующий после свидания день приходили письма с просьбами ни о чем не спрашивать, дабы не мучить ее без нужды и т. п. В конце концов я смирился и больше не настаивал. Быть может, она попала в катастрофу и не может говорить? Стыдится и вместо облегчающего признания предпочитает, чтобы я терялся в догадках?

Мы по-прежнему видимся раз в неделю, и всегда по субботам — в другие дни меня не принимают. И увертюра к любому моему визиту обладает одной характерной чертой.

Я не всегда застаю Ядвигу дома. Иногда приходится ждать довольно долго. Появляется она внезапно и бесшумно, и я не представляю, как и откуда она вошла. Вдруг оказывается за моей спиной и целует в шею — роскошное ощущение, сладостное… но и страшное. К тому же я почти уверен — всякий раз к ее приходу я впадаю в некий транс. В чем дело, не могу объяснить — может быть, глубокая задумчивость или экстаз?

Во всяком случае, когда Ядвиги долго нет, мой взгляд невольно привлекает греческий щит vis-a-vis входа. Непонятно, но я убежден: щит повесили с определенной целью — отвлечь мое внимание, приковать мой взгляд и не выпускать из блестящего круга. И не щит ли погружает меня в странное состояние?…

Позже все идет обычным чередом: мы любим, нежно ласкаем друг друга, позволяем себе совсем ребяческие шалости и шутки — однако встречаемся всегда так, как я описал, как-то странно…