Томас Оуэн - Дагиды Страница 48

– Мы бы хотели чего-нибудь поесть и переночевать.

– Исключено.

Дверь уже было захлопнулась, когда неожиданно позади нас послышались шаги и появилась молоденькая девушка, не ах какая красавица, но симпатичная. Она сказала «пардон», проскользнула между Аккерманом и мной и вошла в дом, причем, моментально оценив ситуацию, принялась мило просить за нас.

– Исключено, – твердил старик.

Тут раздался спокойный, размеренный голос командира резервистов:

– А я прошу вас и к тому же настаиваю.

Уж не знаю, какой магнетизм излучала его персона, но я сразу почувствовал, что партия выиграна и что мой компаньон навсегда останется загадкой для меня. Командир прибавил более дружелюбно:

– Не волнуйтесь, мы хорошо заплатим.

– Значит, вы не с целью реквизиции?

– Будьте спокойны.

Это в момент изменило дело. Мы с готовностью приняли извинения касательно совсем простой еды.

Мы пили чай в маленькой комнате, заставленной громоздкой мебелью, где царил запах плесени и табака. Хлеба было вволю, к тому же нам, сверх всяких . ожиданий, выдали несколько ломтиков холодной свиной печени. Девушка накрыла стол и тут же удалилась. Аккерман рассматривал ее с почти невежливым интересом, что меня весьма удивил о, поскольку я предполагал в нем человека, стоящего выше подобных пустяков. Но я ничего не сказал, продолжая пить чай и поджидать хозяина, который вскоре появился.

– Я провожу вас в ваши комнаты.

Он зажег свечу, проворчав, что «они» отключили электричество и теперь на лестнице темно. Мы принялись медленно подниматься по спиралевидной каменной лестнице, держась за толстый канат, который спускался откуда-то сверху.

От пламени свечи на стенах, затянутых старой драпировкой, плясали фантастические тени. Наш хозяин – тщедушный, мрачный, со своей рыжевато-седой бородкой – весьма напоминал шекспировского Шейлока. Можно было подумать, что мы находимся в башне замка и, Господи, так далеко от ужасной реальности.

Я глянул в узкое оконце – настоящая бойница – и увидел неподвижную барку на черной воде канала. Какая тишина и какая вневременность!

Наш гид открыл какую-то дверь на крохотной лестничной площадке:

– Вот. Здесь будет спать резервный начальник. Пламя свечи колыхнулось, потом побледнело в

маленькой круглой комнате, сплошь заставленной мебелью, где свет, рассеиваясь через окно цвета бутылочного стекла, создавал эффект аквариума.

Угловатая массивная мебель занимала почти все пространство комнаты, которую, вероятно, не часто проветривали. Я различил большую кровать с балдахином, ночной столик с потрескавшейся мраморной плитой, солидное пружинное кресло, пахнущее старой кожей.

– Простыней здесь нет, – обратился к нам Шейлок, пощипывая характерную свою бороденку. – Но, я полагаю, вы на это и не рассчитывали.

Аккерман что-то проворчал, достал свечу из кармана, поискал, где ее укрепить, и в конце концов нашел пустую бутылку в углу.

– Так будет лучше.

– Осторожней с огнем в доме, – нахмурился старик.

– Доброй ночи, командир, – поклонился я своему приятелю. – Если вас навестит ревенант, срочно вызовите меня.

– Идиот!

Я поспешил на лестницу вслед за Шейлоком, который вовсе не был расположен к болтовне. Через минуту он ввел меня в огромное и пустое помещение. Контраст с комнатой командира поразительный. Широкий белый камин занимал середину стены. В темном углу чуть выделялась маленькая, низенькая, почти детская кровать. Никакой мебели, даже стульев. Под потолком всю комнату опоясывала странная фреска примерно в полметра шириной, живописные мотивы коей возбудили во мне какие-то ассоциации с Древним Египтом: на ней изображались персонажи загадочные и стилизованные, символические фигуры, эзотерические знаки. Я хотел расспросить хозяина, но Шейлок уже выходил на лестницу. – Прощайте, офицер!

Я смотрел, как он спускается по лестнице, словно ввинчиваясь в глубокое подземелье, – огонек, медленно уменьшаясь, вскорости пропал совсем. Я остался один среди еще не сгустившейся ночи – высокие готические окна пропускали неверный сумеречный свет, которого едва доставало на комнату, огромную, как зал трибунала. Внизу я увидел немецких солдат в очереди у походной кухни. Они ждали терпеливо с котелками в руках, смеялись, шутили. Это была площадка близ канала, окруженная скамейками. На том берегу возвышалось мрачное серое здание – окна украшали причудливые выпуклые стекла светло-сиреневого цвета.

Солдаты отходили, устраиваясь с котелками на скамейках либо на краю тротуара, другие, опершись на поручни, разглядывали неподвижную мерцающую воду. Городской шум понемногу стихал, и наступала непонятная тишина, словно смерч войны, терзающий мою страну, пресытился здешним городом и умчался в другие края.

Я принялся раздеваться, глядя на весеннее небо, которое колебалось, не решаясь потемнеть совсем.

Несуразная, почти детская кровать, признаться, не радовала своим видом: простыни, одеяло, подушка – ничего этого не было, а визгливый, местами продранный пружинный матрас не обещал приятного ночлега. Я лег, накрывшись шинелью, проклиная отсутствие подушки, поджимая обеспокоенные ночной свежестью ноги. Странное дело: после пережитых трагических дней, после того как я вообще, благодаря Богу, выжил, меня все еще раздражали подобные вещи. Но человек так уж создан. Денег нет, багаж потерян, никакой надежды на получение вестей от родных, спешно уехавших куда-то к югу, полная неуверенность в ближайшем будущем… и при этом я раздражаюсь из-за ерундового дискомфорта, я, который в данный момент вполне мог лежать мертвым под луной!

Предаваясь такого рода размышлениям, я вдруг услышал непонятный шум наверху. Любопытно. По моим расчетам, я находился на последнем этаже, под самой кровлей. Наверху кто-то ходил, или, вернее, шаркал, или, еще вернее, перетаскивал чемодан.

Может, меня одолела дрема? И который может быть час? В окне без занавесей виднелось звездное небо. По улице кто-то шел – доносился четкий металлический стук каблуков… Снова тишина. И снова звуки над головой – на сей раз легкая, едва слышная, кошачья поступь… И в ту же секунду робко поскребли в дверь.

– Лейтенант! Вы спите? – прошептал женский голос.

И тотчас вошла молодая обитательница дома. Она держала в руке свечку, и отблеск пламени придал ее бледному лицу выражение экспрессивности и даже красоты.

Подложив под затылок ладони, я приготовился ее слушать.

– Мой дядя задумал уехать прямо этой ночью. Вы нас, наверное, не застанете утром.

Новость никак меня не потревожила.

– Я безумно боюсь всяких неприятностей оккупации. Моя мать двадцать два года назад…