Карл Вагнер - Палочки Страница 5

V

Весна в том году запоздала, и лишь в начале июня Колин Леверетт нашел-таки время вернуться на ручей Манн. На первый взгляд за три десятилетия почти ничего не изменилось. Древний каменный мост стоял на прежнем месте; проселочную дорогу так и не заасфальтировали. Леверетт поневоле задумался: а проезжал ли тут хоть кто-нибудь со времен его панического бегства?

Зашагав вниз по ручью, Леверетт с легкостью отыскал старую железнодорожную насыпь. Тридцать лет прошло, твердил он себе, но нервный озноб нарастал. Идти было куда труднее, чем в прошлый раз. День выдался невыносимо душным и влажным. Продираясь сквозь густой подлесок, он то и дело вспугивал целый рой черных мух — и те яростно набрасывались на свою жертву.

По-видимому, за последние годы ручей несколько раз выходил из берегов: путь пешеходу то и дело преграждали завалы бревен и всяческий мусор. Встречались участки, словно выскобленные дочиста — один голый камень да гравий. А чуть дальше громоздились гигантские заграждения из выкорчеванных деревьев и валежника: ни дать ни взять древние, полуразрушенные бастионы. Пробираясь вниз по долине, Леверетт вдруг осознал, что поиски его ни к чему не приведут. В результате давнего мощного наводнения ручей даже направление изменил. Дренажные трубы на сухой кладке уже не перегораживали поток, но, позабытые-позаброшенные, торчали далеко в стороне от теперешних берегов. Какие-то из них смяло и унесло прочь или завалило тоннами гниющих бревен.

В какой-то момент Леверетт обнаружил то, что осталось от яблоневого сада — в гуще сорняков и зарослей. Он уже подумал было, что и дом где-то неподалеку, но здесь наводнение бушевало особенно яростно, и, по всей вероятности, даже массивные каменные опоры были опрокинуты и погребены под наносами. Наконец Леверетт повернул обратно к машине. На душе у него заметно полегчало.

Художник отписал Стефрою о своей неудаче — и несколько недель спустя получил ответ:

«Прошу меня извинить за то, что с таким опозданием отвечаю на ваше письмо от 13 июня.

В последнее время я занимаюсь изысканиями, которые, как я надеюсь, помогут обнаружить доселе неизвестный мегалитический комплекс огромного значения. Естественно, я крайне разочарован, что от постройки на ручье Манн никаких следов не осталось. Я старался не обольщаться заранее ложными надеждами, но я был почти уверен, что хотя бы фундамент сохранился. Просматривая региональные данные, я отметил, что на реке Отселик имели место исключительной силы паводки в июле 1942 года и позже, в мае 1946 года. Скорее всего, ваш старый сельский дом вместе с его загадочными знаками был полностью уничтожен вскорости после того, как вы его обнаружили. Края здесь дикие, неизведанные; многого, я полагаю, мы так никогда и не узнаем.

Я пишу это письмо с чувством глубочайшей скорби по поводу понесенной утраты, два дня спустя после гибели Прескотта Брэндона. Его смерть явилась для меня тяжким ударом — как, надо думать, и для вас, и для всех, кто его знал. Остается только надеяться, что полиция поймает гнусных убийц, совершивших этот бессмысленный акт вандализма — грабители, обшарив его кабинет, наверняка остались разочарованы. Полиция считает, что убийцы находились под воздействием наркотиков — ничем иным подобное бездумное зверство не объяснишь.

Я только что получил экземпляр третьего тома Алларда, „Проклятые места“. Великолепно изданная книга! Тем труднее примириться с трагедией, ибо горько осознавать, что Скотти больше не подарит миру подобных сокровищ. Примите мои соболезнования,

Леверетт потрясенно воззрился на письмо. Он еще не слышал о смерти Брэндона — всего лишь несколько дней назад он вскрыл посылку из издательства с сигнальным экземпляром «Проклятых мест». Художнику вдруг вспомнилась строчка из последнего письма Брэндона — строчка, которая в тот момент немало позабавила адресата:

«От этих твоих палочек, Колин, поклонники Алларда прямо на ушах стоят; я целую ленту на печатной машине извел, отвечая на бессчетные запросы. Один тип — некий майор Джордж Ленард — все выпытывал меня о подробностях; боюсь, я выболтал ему лишнего. Он несколько раз спрашивал у меня твой адрес, но, зная, как ты дорожишь своим уединением, я велел ему писать на мой адрес — а я, дескать, все перешлю. Я так понимаю, он жаждет взглянуть на оригиналы набросков, но эти надутые оккультисты меня уже достали. Честно говоря, я бы такому гостю не порадовался».

VI

— Мистер Колин Леверетт?

Леверетт окинул взглядом высокого сухощавого мужчину, что, улыбаясь, стоял в дверном проеме. Черный спортивный автомобиль, на котором он подкатил к мастерской, явно стоил немалых денег. То же можно было сказать и о черном свитере с высоким завернутым воротником, и о кожаных брюках, и о глянцевом портфеле. На фоне сплошной черноты его худое лицо казалось мертвенно-бледным. Леверетт предположил, что лет ему под пятьдесят — волосы уже редеть начали. За темными очками не видно глаз, на руках — черные шоферские перчатки.

— Скотти Брэндон рассказал мне, как вас найти, — пояснил незнакомец.

— Скотти? — настороженно переспросил Леверетт.

— Да, как ни печально, мы с вами потеряли общего друга. Я с ним беседовал незадолго до того, как… Но я так понимаю, Скотти не успел вам написать? — Незваный гость неловко помялся. — Я — Дана Аллард.

— Аллард?

Гость явно смутился.

— Да — Г. Кеннет Аллард приходился мне дядей.

— Я понятия не имел, что у Алларда остались родственники, — задумчиво протянул Леверетт, пожимая протянутую руку. Лично знаком с писателем он не был, но, судя по нескольким фотографиям, что он видел, фамильное сходство и впрямь наблюдалось. Да, конечно, если задуматься, так ведь Скотти и впрямь выплачивал авторские гонорары каким-то там правопреемникам!

— Мой отец — единокровный брат Кента. Позже он взял отцовскую фамилию, хотя о браке здесь речи не идет, если вы понимаете, о чем я.

— Разумеется, — сконфузился Леверетт. — Пожалуйста, присаживайтесь — где найдете местечко. И что же вас сюда привело?

Дана Аллард похлопал по портфелю.

— Вот об этом я и говорил со Скотти. Совсем недавно я обнаружил залежи неопубликованных дядиных рукописей. — Гость расстегнул портфель и вручил Леверетту пачку пожелтевших листков. — Отец забрал личные вещи Кента из больницы как ближайший родственник. Дядю он не особо жаловал и сочинения его ни во что не ставил. Бумаги он убрал с глаз подальше на антресоли и напрочь о них позабыл. Скотти, когда я рассказал ему о своей находке, разволновался не на шутку.