Кирилл Манаков - Хроники последнего лета Страница 51

— К сожалению… вы живете в ужасном мире.

— А вы?

Добрый-Пролёткин тонко улыбнулся:

— О, да, вы верно подметили! Наш мир несколько комфортнее.

— Да, — сказала Наташа, думая о своем, — власть настолько отдалилась от народа, что живет в собственном мире. Печально.

— Хорошо, пусть будет власть, в некотором роде это так. Наталья Владимировна, я уже говорил, что некие могущественные силы желают наказать Артемия.

— Султан Абдусаламов? — прямо спросила Наташа.

— А вы умны, — без тени улыбки сообщил Иван Степанович.

— Чего уж тут умного… Вся Москва об этом говорит.

— Я имел в виду несколько инон. Умение правильно вести разговор говорит в вашу пользу.

— Спасибо. Что вы хотите от меня?

Было видно, что Наташина прямота подействовала на советника. Он одобрительно покачал головой и сказал:

— Давайте так, я честно и откровенно опишу возможные альтернативы.

— Честно и откровенно? — усмехнулась Наташа.

— Возможно, это покажется странным, но я не лгу никогда. Такая, понимаете ли, моя планида. Ну да полно об этом…

Иван Степанович залпом допил кофе и поставил чашку на стол. Наташа, не отрываясь, смотрела на него, манера разговора, более присущая интеллектуалу начала двадцатого века, чем чиновнику начала двадцать первого, вызывала доверие и симпатию. Советник, меж тем, продолжал:

— Итак. Представьте себе, что Артемий проявляет похвальную твердость характера и отказывается сотрудничать со следствием. В этом случае он либо признается виновным безо всяких смягчающих обстоятельств и отправляется за решетку надолго. Лет восемь, я думаю.

Наташа невольно вздрогнула.

— А вы как думали, — развел руками Иван Степанович, — наше правосудие сурово. И если попал в его жернова, то выбраться уже не просто. Увы.

— Но Загорский… он может чем-либо помочь?

Добрый-Пролёткин немного помолчал, как будто собираясь с мыслями и подбирая слова, и, наконец, осторожно ответил:

— Понимаете, Виктор Сергеевич, при всей его симпатии, очень ограничен в действиях. Он не может, не имеет права идти на прямой конфликт с Абдусаламовым. Вопросы большой политики выше личных пристрастий. Но я скажу вам, если бы не Виктор Сергеевич, все давно бы закончилось трагедией.

— Это необычайно гуманно, — саркастически сказала Наташа.

Иван Степанович виновато опустил голову.

— Я вас понимаю. Вам, должно быть, трудно принять все это, но таков уж сложившийся порядок вещей. Человек, кто бы он ни был, не может противостоять системе.

— Даже президент?

— Даже президент. Он, кстати, как никто другой это понимает, иначе никогда не стал бы президентом. Но не будем отвлекаться. Сценарий, при котором Артемия оправдают, также весьма печален. Абдусаламов считает себя оскорбленным, и если тюремный срок был бы для него достаточной компенсацией, то оправдание развяжет ему руки. Полагаю, вы наслышаны об этом человеке и понимаете, что он не остановится ни перед чем.

Наташа невольно оглянулась по сторонам, словно ожидая немедленной угрозы. Иван Степанович осторожно взял ее за руку.

— Наталья Владимировна, прошу вас, не волнуйтесь. И я, и Виктор Сергеевич сделаем все, чтобы вам помочь. Успокойтесь, пожалуйста.

Несмотря на такую поддержку, Наташу начало по-настоящему трясти. Советник подождал, пока она придет в себя, налил воды, пододвинул бокал и сказал:

— Выход бывает из любой ситуации. Другое дело, платить приходится за все. К сожалению, в нашем случае это именно так.

Наташа сделала глоток и, действительно, немного успокоилась.

— И что же делать?

Иван Степанович лучезарно улыбнулся.

— Ну, так уже лучше. Выход простой: Артемий признает свою вину и сотрудничает со следствием. Тогда он получает по минимуму, но я должен сразу предупредить: без реального срока не обойтись, иначе не успокоить Абдусаламова. Посидит года полтора, а там и УДО, тут-то мы поспособствуем, не сомневайтесь.

— Это точно единственная возможность? — неожиданно твердо спросила Наташа.

— Да.

— И что вы хотите от меня?

Иван Степанович слегка наклонился над столом, и, понизив голос, доверительно произнес:

— Поговорите с Тёмой. Убедите, что признание вины — в его же интересах. Поговорите, он должен вам поверить.

Наташа задумалась, машинально перебирая руками смятую салфетку. Наконец, она испытующе посмотрела в глаза Доброму-Пролёткину, тяжело вздохнула и решительно сказала:

— Хорошо. Я верю вам. Обязательно поговорю с Тёмой. Я очень на вас надеюсь, вы же не подведете, правда?

— Ну что вы, — снова расплылся в улыбке советник, — я всегда держу обещания. Всегда.

Наташа не могла точно сказать, почему так быстро доверилась Доброму-Пролёткину. Посудите сами — человек, которого видишь первый раз, говорит о вещах, способных навсегда перевернуть жизнь, а она так легко соглашается выполнять его указания. Возможно, все дело в красноречии, тонкой манере ведения разговора, убедительности слов и в неосязаемой притягательной ауре, заставлявшей окружающих помимо воли проникаться доверием и симпатией.

Свои возможности Иван Степанович продемонстрировал очень быстро. В восемь утра позвонила секретарь и скучным голосом сообщила, что к Наташиному дому направлена машина, которая отвезет ее к мужу. А вчера, между прочим, в свидании ей наотрез отказали.

Наташа поймала себя на том, что ее волновал не предстоящий разговор с Рудаковым, а то, как он ее встретит. Глупое чувство — неудобно быть свободной и здоровой, когда он тяжело болен и находится в заточении. Возможно, поэтому утренний макияж занял так много времени. Наташа в пятый раз переделывала контур правого глаза — то ей казалось, что выражение получается излишне веселым и жизнерадостным — каково будет несчастному Тёмке видеть такое, то, наоборот, все выходило слишком печально — нельзя же его дополнительно расстраивать!

Наконец, приведя себя в состояние, близкое к идеальному, и придирчиво осмотревшись в зеркало, Наташу вышла из дома. Водитель служебного Форда, который кровь из носа должен был доставить ее на место ровно к десяти, уже находился в паническом состоянии. Зато так быстро по Москве Наташа не ездила никогда. Номера Администрации вызывали инстинктивное уважение ГИБДДэшников, так что полет по встречке с умопомрачительной скоростью позволил добраться до Матросской Тишины за пятнадцать минут — результат, делающий честь даже профессиональному гонщику.

Перед входом, где уже собралась целая толпа родственников заключенных, ее ждал невысокий человек, одетый в черные брюки и белую рубашку с галстуком, какой носили еще во времена Советского Союза чиновники средней руки. Но самой характерной чертой этого господина была не старомодная, но безупречно чистая и отутюженная одежда, а взгляд — жесткий и даже цепкий, вызывающий чувство физического прикосновения. Наташа даже вздрогнула.