Святослав Моисеенко - Последняя тайна Патриарха Страница 52

И благообразный старец отнюдь не благообразно зыркнул на Никиту, давая понять, что именно к нему обращены все эти вопросы. И что с него первого и начнут шкуру драть. Князь с его высоким происхождением интересовал владыку постольку поскольку.

Однако одну странность парни все же почувствовали: было видно, что властолюбивый епископ, несмотря на вроде бы полный контроль над ситуацией, пребывает в некой неуверенности: какое-то опасение мешало ему быть не просто резким, а и безжалостным. И в который раз Никита уловил этот алчный взгляд, нацеленный на перстень. Углядел-таки, чёртов поп! Ясно: не будь реликвии, ребят давным-давно стерли бы в порошок. А не стань Настя волею судеб заложницей, Никита сам всех бы тут стер, и не в порошок – в пудру! Но приходилось сдерживаться из последних сил.

Эх, была не была, а делать что-то надо! И «бывший начальник охраны» сжал кулак, – костяшки побелели! – мысленно приказывая охранникам встать на колени. За черными масками не было видно ни мук, ни волнения, но один громила у двери, словно в замедленной съемке, вдруг повалился – сначала на колени, а затем и вовсе ничком: синий камень явно не рассчитал свою таинственную силу и просто аккуратно вырубил его. Второй недоуменно стал озираться, но тут же последовал за первым, выронив «беретту».

Недоумение, плавно переходящее в ужас, отразилась в маленьких пронзительных глазках архиерея, он задрожал мелкой дрожью и, судорожно хватаясь за ворот облачения, тоже сполз на древние каменные плиты пола. То ли возраст сказал свое веское слово, то ли испуг, то ли до Его Благообразия дошло, что пленники и в самом деле необычные люди, и он бессилен им противостоять. Особенно когда его проверенные богатыри падают на пол, как мешки с дерьмом.

Старик захрипел, тараща глаза, и Данила издал протестующий вопль, адресованный своему другу:

– Перестань, не надо, его же сейчас удар хватит!

– Да я твоему попу ничего и не делаю! Жидковат он оказался, сразу «по ногам потекло, в рот не попало». Пусть быстро отпустит нас, вернет Настю – и все, больше не буду никому и ничего! – хотя Никита и закалился в боях, а мальчишеская суть его все время давала о себе знать! «Больше не буду…»

Коварный старец, еще минуту назад уверенно пребывавший в свирепом упоении от собственного могущества, умоляюще сложил ладони, широкие, как лопаты, и окончательно склонился перед Неодолимым. Его «братки» валялись на полу без сознания, одно слово – овощи безмозглые. И бесполезные.

– Что тебе известно о нас, старик? – Никита решил не церемониться и отбросил почтительность, с которой обычно привык обращаться к священникам. Но если по совести, то пристало ли облеченному саном похищать людей и грозить им пытками?!

Камень погас, видимо решив, что свою задачу он выполнил на славу. Еле живой старик это заметил – он вообще сразу обратил внимание на неуместное на руке молодого парня кольцо, рванув ворот рясы, смог отдышаться и с трудом прошептать:

– У меня остались свои люди в Москве, я там долго жил… Они сообщили мне о пропаже какой-то очень ценной реликвии и намекнули, что непростая она. Обладает необыкновенной силой… Митрополит Дамиан ее обыскался… На всякий случай сообщили, что, судя по всему, причастен к пропаже бывший начальник охраны покойного Патриарха Московского… и Всея Руси… А с ним девушка и эмигрант какой-то из Франции, князь Милославский… Правда, добавили, что вы вроде как погибли в автокатастрофе, но этому никто не поверил… А когда этот аспид хищный, Амфилохий, заявил по телевидению, что вы у него в гостях… Дурак безмозглый… не понял, какая добыча ему в руки сама идет! А может, и не дурак – сообразил, что не все так просто… Дети мои, простите старика – бес попутал, я же за Черногорскую автофекальную церковь радею…

Ребята слушали внимательно, не перебивали. Пропустили мимо ушей, даже не улыбнувшись, неприличную оговорку испытавшего такой стресс человека. Они помогли потерявшему угрожающе-надменный вид старику подняться, и Никита приказал:

– Веди нас к Насте, живо!

Переступив через тела своих подручных, епископ брезгливо поморщился и побрел, шатаясь, по сумрачному коридору в дальний конец его, где за мощной, окованной железом дверью, в маленькой келье сидела Настя, нахохлившись воробышком, и где обстановка была далеко не такая роскошная – стол да стул. Она бросилась на шею любимому – воробышек моментально преобразился в лебедь белую! Часть ее горячих поцелуев досталась и смущенному донельзя Даниле.

Да, сомнений быть не могло – бедную девушку намеревались держать заложницей, на случай строптивого поведения ее кавалеров. Покосившись на Никиту, старец поклонился пленнице и отрепетированным широким жестом показал, что она свободна. Пережитый шок надолго, надо думать, отбил у него охоту «ловить рыбку в мутной политической воде». Недавний супостат вывел пленников за ворота своей роскошной резиденции и тут же тушканчиком юркнул обратно. Видимо, страх вкупе с гордыней помешали ему попросить прощения как следовало бы. Ох, гордыня все-таки – смертный грех, как ни крути. А уж когда еще и стыд примешивается… Вместо «молниеносного броска кобры» у старика, такого грозного и решительного, получилось лишь «облако скунса».

Стоило только незадачливому пленению окончиться, и перстень железобетонно успокоился, довольно пожужжав на пальце своего хозяина. Древний символ власти человека над человеком явно гордился собой и был бы не прочь продемонстрировать еще ряд чудес, да больше вокруг никакой опасности не было: не в меру властолюбивые духовные лица тоже на улицах не валяются и в штабель сами не укладываются. Им до почтенных графинь непонятного происхождения далеко.

Уже смеркалось, зажглись фонари, на улицах стало больше прохожих – народ перед Новым Годом рыскал по городу в поисках подарков родным и близким – люди везде одинаковы, что в Москве, что в Черногории… Это настраивало на мажорный лад, ведь для русского человека Новогодний праздник, пожалуй, – самый любимый.

По возвращении в Цетиньский монастырь гости славянской страны вновь были обласканы лучистым восторженным взглядом почтенного Амфилохия и немедленно отправились отдыхать от пережитого. И что у них за судьба такая? Ни дня спокойного нет!

Расположившись в келье Никиты, Данила, помявшись, спросил:

– Никит, а ты не заиграешься с перстнем-то? Нет, я понимаю: плен, Настя, кошмар и все такое… Но поосторожнее бы с ним надо. Во вкус повелевать людьми войти легко, да трудно потом отказаться от этого искушения…

– Да если б не Настя, разве стал бы я… – Никита в сердцах ткнул кулаком в спинку кровати, она немедленно отвалилась. Кое-как приладили, и парень продолжил: