Алексей Филиппов - Плач Агриопы Страница 60

- Так что ж мне — возвращаться в Икшу? — Потерянно пробормотал Павел. — И стоило огород городить?

- Знаете что… — Людвиг вдруг встрепенулся, заговорил бодрей. — Я тут вспомнил: не так давно был принят новый закон, по которому запрещается держать человека в психушке против его воли. В крайнем случае, согласие на госпитализацию подписывают родственники. Это потребует времени, но, мне кажется, мы могли бы…

- Что? Могли бы — что? — Выкрикнул Павел.

Людвиг не отвечал. Треск в трубке продолжался ещё некоторое время, потом тоже затих. Должно быть, случился обрыв связи. Управдом, успокаивая себя этим соображением, попробовал дозвониться до латиниста повторно. Из телефонной мембраны, вместо коротких гудков или металлического голоса оператора, сообщавшего, что абонент не доступен, раздалось лишь слабое шуршание — словно мышь суетилась в норе. Третья и четвёртая попытки разбудить телефонную линию также успехом не увенчались. Павел едва не поддался панике — заблажил, рванул к метро. Но, сделав пару десятков шагов, заставил себя успокоиться и обратиться к здравому смыслу. Остановился, доказывая себе самому, что — спокоен и способен рассуждать. Ну конечно, паника — от того, что Людвиг говорил об опасности; почти убедил легковерного управдома: та — существует. Но ведь она — здесь, в Москве, там, где Струве. И здесь она кажется реальной. А что угрожает Еленке и Татьянке в Икше? Болезнь! Босфорский грипп! Чума! Не больше и не меньше! Есть ли угроза, страшнее этой? Едва ли. Но если верить умствованиям Людвига, справиться с чумой невозможно без мистической чертовщины, без помощи мифических путешественников во времени. Пусть будет так. Значит, если в тело Струве забрался один из них, — долг Павла в том, чтобы оставаться рядом с разумом-паразитом (иначе не скажешь) и защищать его. Как? А как придётся. Главное — не удаляться от клиники, оставаться поблизости, оставаться настороже.

Определившись с предпочтениями, Павел слегка расслабился и осовел: принятие решений всегда давалось ему не просто, если же всё-таки удавалось что-то решить, управдом после этого обычно ощущал усталость. Вернулось и чувство холода. Попросту выражаясь, Павел продрог до костей. Как назло, вокруг не наблюдалось ни магазинов, ни кафе, где можно было бы погреться. Палатки с горячим кофе тоже не встречались. Управдом уже собрался взять курс на Китай-город, когда заметил крохотную стеклянную витрину и дверь с колокольчиком. На двери было выведено: «Салон «Премьера»: всё для любителей театра».

Управдом толкнул дверь. Колокольчик жалобно и коротко звякнул.

- Чем могу помочь? — Из-за прилавка на Павла выжидательно уставился старичок, в уютном домашнем пуловере с крупными пуговицами, явно пенсионного возраста. В его глазах читалось удивление: вероятно, он не опознал в управдоме театрала и гадал, что случайный человек делает в его заведении.

- Мне… Посмотреть… Можно? — Проскрипел Павел, стараясь не стучать от холода зубами.

- Конечно, прошу. — Старичок наверняка был советской закалки — как же иначе! Может, из бывших ЦУМовских продавцов, которые не умели навязываться покупателю. Он опустился на изящный венский стул и раскрыл газету. Павел оказался предоставлен сам себе.

Он осмотрелся. Так называемый салон честнее было бы назвать торговым ларьком. Полезная площадь — не больше комнаты в стандартной хрущёвке. Антикварного вида столики, шкафчики и полки вдоль стен — скорее всего, стилизованные под старину новоделы. Везде, где имелась хоть толика свободного пространства, были выставлены безделушки на продажу. К театру далеко не все они имели отношение. Высокий медный кальян, колоду карт таро, хронометр, глобус, кукольный дом и глиняную свинью-копилку можно было отнести, разве что, к театральному реквизиту.

Чуть более уместными выглядели венецианские маски и шитые бижутерией камзолы, наброшенные на манекены. Ещё больше прав находиться здесь имели веера и театральные бинокли. Внимание Павла привлекла маска с большим птичьим клювом. Точно такие носили странные доктора, являвшиеся управдому во снах. Или лучше называть сны — кошмарами? Или — бредовыми видениями? Павел всматривался в пустые глазницы маски. Ни страха, ни даже любопытства — не рождалось. Изделие итальянских мастеров оставалось пустышкой. Те, настоящие, из снов или бреда, были освящены болезнью, казались знаками надежды и отчаяния. Эта, глянцевая и расписная, могла бы, разве что, стать собственностью туриста, прибывшего из мира, где позабыли подлинную суть любой болезни. А суть её — кара, испытание, жребий. Но даже в руках туриста, наведавшегося в Венецию в день карнавала, маска обрела бы подобие жизни — этакую эрзац-жизнь. В салоне «Премьера» она превратилась в слащавую мумию. Ни жизни, ни достойной смерти — не заслужила. Стала частью музейной рутины, объектом любопытства зевак.

- Medico Della Peste — Доктор Чума, — деликатно кашлянув, возник за плечом старичок-продавец. Наверное, заметил, что посетитель задержался у дорогой диковины дольше, чем следовало бы зеваке, — и вот решил подвигнуть сомневавшегося к покупке. — Одна из самых любимых карнавальных масок всех времён. Раньше, во время карнавала, люди, выбиравшие эту маску, должны были отыгрывать роль доброго доктора: ставить всем диагнозы, прописывать сладкие лекарства, говорить что-то непонятное, желательно на Латыни. А ещё Доктор Чума был судьёй карнавала. — Старичок притих и с робкой надеждой взглянул на посетителя. — Желаете приобрести?

- Спасибо… — Павел встряхнулся, взбодрился, понял, что согрелся. — Я… да… хочу приобрести…

Заметив, как старичок потянулся к маске — упаковать и вручить, — Павел помотал головой.

- Нет, не это. — Он взял с полки и протянул продавцу театральный бинокль. — Вот это.

Старичок слегка сник — бинокль стоил втрое дешевле, — но всё-таки изобразил на лице кисловатую улыбку и пошаркал к прилавку — оформлять сделку. Павел расплатился и, не попрощавшись, вышел на улицу. Взглянув на часы, с удивлением убедился, что провёл в Салоне «Премьера» сорок минут. Как такое возможно? Управдом нахмурился. Выпадать из реальности — не годилось. Он ведь не блондинка на шоппинге и не сумасшедший. Сны — снами, а явь — явью. Что позволено спящему, не позволено бодрствующему. Придётся следить за расходом времени, как следят за расходом бензина. А он-то мысленно пенял продавцу, что тот его побеспокоил. Оказывается, старичок был чрезвычайно терпелив. Впрочем, это терпение управдом вознаградил. Почти все его наличные средства перекочевали в кассу салона. А смысл покупки, между тем, был не ясен.

- Всё-таки оптика как-никак, — пробормотал Павел, ощущая в кармане увесистую тяжесть бинокля.