Даниэль Клугер - Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи Страница 60

— Чтобы высоко подняться, надобно сначала упасть в бездну.

Отчего рабби Хаим-Лейб тут же с тревогой заподозрил в «литовце» скрытого шебса — последователя давнего лжемессии Шабси-Цви[35], — а то и, Боже сохрани, «франкиста». Ведь не кто иной, как измирский лжемессия и его польский последователь и преемник так объясняли свои странные, ужасающие нормальных людей поступки. По словам Шабси-Цви выходило, будто Мессия должен сперва пасть низко, и лишь потом обретет он силу, способную не только его самого поднять к свету, но и другим указать путь… Впрочем, свои подозрения яворицкий раввин не высказывал вслух, а лишь наблюдал за тем, что происходило вокруг «безумного литовца». Тем более что тому уж скоро миновало двести с лишним лет, как Шабси-Цви, да будет имя его стерто, обратился в иную веру, отринув веру отцов. И тем самым он растерял всех своих последователей, а те, кто в нынешних поколениях продолжали считать его явленным Мессией, влачили жалкое существование в Турции, в том самом Измире, где некогда жил сам отступник. Что до Франка[36], так ведь и его сторонники давным-давно обратились в правоверных католиков. И все ж таки рабби Хаим-Лейб, втайне заглядывавший в писания нечестивого (а возможно, безумного) Натана из Газы, знал суть учения Шабси-Цви, потому и встревожился от иных высказываний литовца. И то сказать: семя было посеяно давно, но всходы могли прорасти и сегодня, спустя много лет. А тут еще вспомнились ему кстати (или некстати) суждения Безумного литовца относительно кашрута, явно отсылавшие именно к восточным, сефардским традициям, которых придерживались и все сектанты. Ведь Шабси-Цви и сам был родом с Востока, из Египта.

По счастью, реб Алтер-Залман редко давал пищу к подобным подозрениям, так что объяснение, первоначально возникшее у раввина, вполне устроило Хаима-Лейба. И еще надо сказать, что и раввина, и большую часть яворицких евреев частично примиряло с ребом Залманом то, что, как уже было сказано, красавица Рохла своим поведением не давала повода ни для малейших нареканий. Хотя поначалу многие с тревогой ожидали от дочери такой же эксцентричности, какую демонстрировал отец. Но нет: поговорка насчет яблока от яблоньки в случае Рохлы оказалась нисколько неуместной. Девушка была скромной, работящей и серьезной.

Никто и помыслить не мог, что именно из-за нее и ее замечательных личных качеств произойдут в Яворицах события таинственные и страшные.

Был среди учеников рабби Хаима-Лейба юноша по имени Нотэ-Зисл — сын уже упоминавшегося шойхета Орела-Мойше Гринбойма. К моменту появления в Яворицах «безумного литовца» Нотэ-Зисл уже около восьми лет учился в бес-мидраше и подавал большие надежды, поскольку обладал пытливым умом и хорошей памятью. Рабби Хаим-Лейб называл его иллуем, как некогда называли иллуем его самого. Во всяком случае, к радости Орела-Мойше Гринбойма и его жены Ривки, можно было надеяться на блистательное будущее Нотэ-Зисла. Рабби подумывал об отправке ученика на дальнейшую учебу в Вильно, к тамошним высокоученым евреям — духовным наследникам Виленского Гаона. «У меня тебе больше нечему учиться, — то и дело повторял раввин, слыша, с каким блеском юноша отвечает на самые мудреные вопросы. — Скоро я сам буду учиться у тебя». И посоветовал отцу Нотэ-Зисла поднапрячься, собрать денег парню на дорогу и отправить его учиться. Конечно, реб Орел не возражал.

Но вдруг Нотэ заявил — сначала отцу, а потом рабби Хаиму-Лейбу, — что ни в какую Вильну не поедет, а будет помогать отцу в нелегком его мастерстве еврейского резника — шойхета. Собственно, он уже помогал, да кроме того заменял отца в мясной лавке, когда болезненный по возрасту Орел-Мойше не мог вести дела. Старшие сыновья шойхета давно обзавелись своими семьями и домами, так что Нотэ-Зисл оставался единственным помощником Орел-Мойше и Стерне-Цивке Гринбоймам. Тем более что ведь и шойхет должен быть человеком знающим и ученым, иначе как же он сможет исполнять заповеди кашрута? Так что ни Орел Гринбойм, ни рабби Хаим не взволновались особо из-за его решения. Огорчились немного, но и только.

А дальше случилось и вовсе непредвиденное. Дело в том, что был Нотэ-Зисл зугером в синагоге у рабби Хаима-Лейба. Или тейлим-зугером, так правильнее. То есть, читал по праздникам молитвы специально для женщин. Известно ведь, что не все женщины, пусть даже очень праведные, сведущи в лошн-койдеше[37]. И как же им быть, если надо читать молитвы, а они не умеют? Вот тогда ставят на женской галерее большую пустую бочку, в нее заранее забирается кто-нибудь из мужчин, знающий порядок молитв, с молитвенником и Псалтырем. Забирается он туда, его там, в бочке этой, закрывают. Потом приходят женщины, располагаются вокруг бочки. Мужчина, который в бочке сидит, читает в нужное время нужные молитвы да псалмы, а женщины повторяют. Почему он в бочке сидит — понятно: чтобы не нарушить строжайшее предписание о раздельной молитве мужчин и женщин.

Вот таким «тейлим-зугером» то есть «чтецом псалмов», и был по праздникам и субботам Нотэ-Зисл Гринбойм. Понятно же, что тейлим-зугер должен обладать звучным и красивым голосом, читать внятно, разборчиво, с выражением. Нотэ-Зисл таким голосом и обладал.

И уж впридачу ко всем перечисленным достоинствам, был он, к несчастью, еще необыкновенно красив — «словно ангел», как сказала однажды ребецен Хая-Малка. Почему «к несчастью»? Потому что внешняя красота в сочетании с умом, красноречием и звучным голосом оказывает на скромных девушек такое же действие, как крепкое виноградное вино или даже хлебная водка: у них кружится голова, краснеют щеки и начинает заплетаться язык. Дальше — пиши пропало: либо следи в оба, либо беги к свахе. Но если девушка — это Рохла, прекрасная и скромная дочь «безумного литовца», то и сваху-то не сразу пошлешь. А вот именно Рохла с некоторых пор при случайных встречах с Нотэ-Зислом сначала спотыкалась, после краснела. Причем началось это с того, что, в первый же раз оказавшись в синагоге на женской галерее, как только услыхала она проникновенный голос яворицкого тейлим-зугера, так едва не лишилась чувств. И потом, будто случайно, задержалась во дворе синагоги. Только чтобы увидеть, кто же это сидел в бочке.

И увидала она Нотэ-Зисла, а он увидал ее. И ежели в тот момент задали бы ей какой-то вопрос, то не ответила бы она с первого раза, а со второго, может, и ответила бы, но только заплетающимся языком. И с нашим тейлим-зугером, с сыном шойхета, случилось нечто похожее. Вот после того и пропало у Нотэ желание уезжать в Вильну.

Орел Гринбойм, конечно же, вовсе не заметил, что истинной причиной отказа Нотэ от виленской ешивы была скромная красавица Рохла. Он целыми днями возился со своими ножами-халифами, доводя их лезвия до остроты бритвы, читал ученые книги и тихо радовался тому, что в лавке у него есть помощник.