Брайан Стэблфорд - Карнавал разрушения Страница 61

«Почему бы нет? — беззвучно кричала она. — Зачем продолжать оставаться уродливой шлюхой, когда можно стать чистым пламенем?»

Она ощутила, как ее поднимает вверх, еще до того, как мысль успела сформироваться, и знала: на сей раз не осталось ничего, приковывающего ее к этой проклятой земле. Сквозь плавящееся окно она видела последнюю серебряную вспышку — то была Мандорла, взмывающая ввысь, превращаясь… не в волка, нет, но в пламенеющую птицу. Геката и себя ощутила поднимающейся к потолку, и не сомневалась, что пройдет насквозь, до самой крыши, а там…

А потом она увидела птицу-тень — Мандорлу — летящую вниз, словно огненное оперение, похожее на крылья ангелов, сгорело до костей, и вдруг что-то, похожее на черную руку, вылезло из обугленной земли, чтобы схватить и сокрушить ее… и ее собственные мысли внезапно пришли в смятение.

— Анатоль! — закричала она, переворачиваясь в воздухе, чтобы видеть его лицо, извиваясь в объятиях силы, охватившей ее. — Возьми мою руку! И ни за что не отпускай! Пообещай это!

Он бы не сделал этого, если бы не был человеком слова. Она почти достигла потолка, но все равно не прошла сквозь него. Ощущала, как пальцы Домье сжимают ее собственные, и в этот момент тени явились за ней. Они прорвались сквозь пол со всех сторон, создав все вместе огромный вихрь темноты, за которым открывался безбрежный океан холода.

Ее правая рука пыталась протестовать, тянулась к свету, но было слишком поздно. Ее подхватили, подавив мятеж — не Домье, а другой, чья рука соединилась с рукой Анатоля, и все трое они образовали маленький кружок. Вихрь заключил их в свои объятия и потащил вниз, вращая так быстро, что Геката не могла разобраться, что ощущает, все чувства смешались. Единственным утешением было то, что она не одинока. Теневой вихрь охватил ее так мощно, что и ее руки тоже стали тенями, которые не могут ни за что схватиться, но она и ее спутники были соединены чем-то большим, нежели простая хватка рук… и потом, они уже растворялись в бурлящей жидкой стихии, составлявшей стены бездонного колодца.

Когда же стены коттеджа Дэвида Лидиарда в Конце Света разрушились и рассыпались в белую пыль, Геката и ее спутники оказались похоронены в расплавленных глубинах земли, напоминавшей материнскую утробу. Они стали каплей, затерянной в великом и безмолвном океане.

«Куда мы движемся? — думала Геката, в то время как мощные силы вихря разрывали каплю на части, складывая ее молекулы в некую невообразимую форму, в то время как она по-прежнему оставалась связанной с остальными. — Во что мы превращаемся?»

Ответа не было, да и сам вопрос сложился, изменил форму и лишился смысла. Но она знала, кто такие «мы», и кого с ними нет.

«Бедная Мандорла! — думала она в те мгновения, когда еще оставалось время для последней мысли — и было, кому эту мысль думать. — И бедная, заброшенная, отягощенная глиной Нелл, оставшаяся умирать и гнить, чтобы никогда не увидеть, что же там — вместо Небес!»

Нелл снилось, будто она находится в огромном доме со множеством лестниц и коридоров, и все они освещены тусклым светом и опутаны паутиной. Комнаты заставлены тяжелой мебелью, и тяжелый, душный воздух пропитан пылью, осевшей на бархатных гардинах. Повсюду развешаны часы с корпусом из полированного дерева и огромным бронзовым маятником. Звук их тиканья создавал удручающее впечатление. Было здесь и много зеркал, но, даже стоя прямо перед ними, она не видела ни своего лица, ни фигуры. Все, что можно было разглядеть в воображаемых глубинах — кресла, столы, часы, гардины, ковры и потолки.

Она прошлась по дому с одного этажа на другой, обошла все комнаты, все коридоры, ощущая себя одинокой и потерянной. Она чувствовала, что уже была здесь — очень давно, в раннем детстве, и теперь останется здесь, пока не состарится и не утратит способности ходить.

Она нашла одну из комнат, где стояла огромная латунная кровать, и улеглась на нее. Уснуть оказалось трудно, но она все же задремала, по крайней мере, ненадолго, и, когда проснулась, обнаружила себя в обитым изнутри шелком гробу. Глаза ее оставались открытыми, но она не могла шевелить ими, даже моргнуть не удавалось. Руки были сложены на груди, и их тоже не удавалось развести в стороны, и ни один палец не шевелился. Нелл не ощущала биения своего сердца и знала, что из ее вен выкачали всю кровь, заменив ее какой-то другой жидкостью.

Пока гроб стоял открытым, над ней появлялись разные лица, с нежностью заглядывая в мертвые глаза. Кое-кто из визитеров склонялись, чтобы запечатлеть легкий поцелую на ее щеке, но она не могла почувствовать прикосновения их губ. Каждый из них шептал краткие слова прощания и любви — и эти слова она отлично слышала.

— Не волнуйся, — проговорил ее брат Саймон. — Быть мертвым — не так уж и плохо. Могильная земля на удивление мягка, а черви — поразительно нежны. Распад же и вообще не неприятен, словно лежишь в теплой ванне после тяжелой и грязной работы, мирно и роскошно растворяясь .

— Ты была лучшей из нас, милая Нелл, — произнес другой ее брат, Эдвард. — Самой доброй, самой терпеливой, самой преданной. Никогда не искала ничего для себя, а лучше бы искала. Нужно было получить что-нибудь для самой себя, вместо того, чтобы жертвовать всем ради других. Ты была святой, ангелом, и заслужила лучшей участи. Я буду ужасно скучать по тебе.

— Боль — это часть цены, которую мы платим за право мыслить, — сказал ей отец. — Чтобы можно было думать и разговаривать, необходимо сохранять сознание, но мы не способны прямо решить, что сознавать, иначе окружили бы себя ложью. Боль — часть нашего багажа; она напоминает нам, что мир не был создан для нашего удобства, а сама жизнь — есть борьба против ужасных обстоятельств. Боль — словно шпора, которая заставляет нас видеть все отчетливо и ясно, понимать более полно. Страх смерти — не только нашей собственной смерти, но и смерти других, близких и дорогих нам людей — это просто еще одна составляющая боли: это дар, равно как и проклятие, который возвышает нас, одновременно заставляя деградировать. Увидеть себя умирающим — не то же самое, что умереть в действительности ; это пугает, но в то же время является своего рода просветлением. Словно пророчество: оно показывает нам смесь возможностей и вероятности, которые и составляют будущее.

— Соберись, Элинор, — обращался к ней дед. — Сконцентрируйся. Смотри и учись Даже девушка может многое совершить. Прошлое мертво, но настоящее постоянно переписывается, если только будущее позволяет это. Мертвые или живые, мы все участники этой пьесы. Ты должна сыграть свою роль как можно лучше.

— Я не заслужила того, чтобы меня оставили, — жаловалась ее мать. — Я не говорю, что твой отец заслужил это, но, даже если он не заслужил, две несправедливости при сложении не дают одну справедливость. Тебе бы следовало быть более понимающей, более терпимой. Ты думаешь, мне не было больно от того, что я совершила? Но у меня было на это право. У нас у всех есть право, рождены ли мы женщинами или мужчинами — или волками. Каждый из нас должен найти собственную судьбу, собственное предназначение, и иногда мы не можем помочь другим, делая то, что должны, ради самих себя. Я не нуждаюсь в прощении и не прошу о нем, но прошу тебя о понимании. Хочу, чтобы ты увидела: у меня были причины так поступить. Я не жалею и не раскаиваюсь, мне просто требуется твое понимание.