Елена Усачева - Большая книга ужасов – 43 Страница 65

– Теперь – придется…

– Лучше не начинай! – Митька дергался, не зная, что делать со своими руками, они ему мешали. – Ты прикинь – а если она целоваться полезет? Девчонки прилипчивые.

– Нет, ну, она, вообще, симпатичная…

– Да ладно! Тощая и нос большой. Одна польза – учится хорошо, списывать у нее можно.

– Можно и не списывать, – помрачнел Влад.

– Тогда зачем она тебе нужна?

Аргументы у Муранова закончились. Они помолчали. Андалузия не возвращалась.

– Чего она там застряла? – заволновался успокоившийся было Митька.

– Мало ли что… – попытался остановить приятеля Влад, но тот уже пошел вокруг зеленых насаждений.

Андалузии не было.

– Ты видишь то же, что и я? – тихо спросил Митька. Страх холодком пробежался по его груди. Заколол иголочками в кончиках пальцев.

– Сбежала, что ли? – обиженно засопел Муранов. Он уже успел смириться с тем, что ему в ближайшее время предстоит влюбиться. Но если девчонки вытворяют такое – какая же здесь любовь?!

– Куда? – Митька вертелся на месте, не зная, где искать Аньку. – Если бы она ушла, мы бы увидели. Она же не бегает! Она ковыляет, как дьявол! – И он оказался недалек от истины: хозяин Тьмы славится своей хромотой.

– Может, она под землю провалилась? – Влад попробовал найти рациональное объяснение случившемуся.

– Вот ведь черт! – задергался Митька, и тут ему пришла эсэмэска:

«Уходите домой!» Номер был ему незнаком: +491…

– Она еще и издевается! – прошипел Емцов.

Конечно, ему хотелось отсюда сбежать. Подальше от этого страшного места, где происходят непонятные события. Рядом, в соседнем доме, в каком-то странном летаргическом сне лежит его друг, тут из-под носа, на ровном месте, исчезают люди, и винить во всем происходящем можно только нечистого.

– Ты песню какую-нибудь знаешь? – В голове у Митьки образовалась какая-то подозрительная пустота. То ли от страха, то ли от всех волнений последних дней – ни одного текста, который можно было бы пропеть, он не мог припомнить.

– Гимн, – протянул Влад.

Привязчивой эту песню уж никак не назовешь!

– Чего-нибудь другое вспоминай давай.

Влад уставился в землю. На уроках музыки они что-то пели. Но что?

Ладно, на безрыбье и щука – карась. Гимн, говорите? Несколько секунд Митька пытался воскресить в памяти текст, напечатанный на обороте дневника. Куплет уплыл в мир забвения, зато как-то легко вспомнился припев. Музыка шла по нарастающей, а потом обрушивалась вниз – как поток воды из ведра.

«Сла-а-авься-а-а, Оте-э-эчество-о-о-о на-а-а-аше-э-э-э сво-обо-о-о-одное-э-э-э», – как магнитофонная запись, включилось в его голове.

Затем слова пропали, но осталась музыка.

«Трам-пам-парам-пам-парам-пам-парам», – поползла вверх нота, чтобы потом вновь упасть вниз, словно водопад.

Но какие же там слова?…

Вместо того чтобы допеть припев, он затянул его заново, споткнулся на первой строчке, «пропарарамкал» до третьей. Откуда-то вылезло слово «партия». Было понятно, что оно не отсюда, но что там дальше – хоть умри, стерлось! Он снова быстро, с раздражением прокрутил в голове то, что уже «насобирал». «Братских народов… чего-то там так», – резво продвинулся он на два слова вперед, радостно обернулся к понурому Владу – Муранов все это мог помнить гораздо лучше.

Она уходила. Каким-то бесовским способом выворачивала бедро, подтягивала ногу, перенося тяжесть тела на здоровую, быстро переступала и снова совершала свой сложный акробатический этюд.

Так, значит?! Обошлись без проваливаний в преисподнюю и магического испарения? Просто задурила им головы, заговорила – вусмерть почти что – своими предсказаниями, юркнула за куст – и почесала. С песнями! Нет, с песнями – это они здесь как раз остались. А она – со свистом! Главное – сама подсказала, чтобы они навязчивым чем-нибудь головы забили. И вот тебе пожалуйста – пара строчек гимна, и ее влиянию на мозги – конец. Или это был показательный урок – поступайте именно так, и вам все станет нипочем?

Первым желанием Емцова было догнать и набить Андалузии морду. Но страх оттого, что так быть просто не может, ведь он минуту назад видел, что никого здесь нет, приковал его к месту. Вот подбежит он к ней, а это вовсе не Леонова окажется, а черт его знает кто!…

Гимн и правда оказался привязчивым. Всю дорогу домой он крутился в голове у Емцова, колол его застывшую от паники память. Дальше второй строчки дело не продвигалось. Безостановочное «трам-пам-памканье» наряду с душившей его тревогой, тонкой струной подрагивавшей где-то уже внутри живота, – все это не позволяло Митьке думать о чем-то еще.

У своего подъезда Митька остановился и набрал знакомые цифры на табло домофона. Дел у него дома – вагон. Бабка сейчас в магазин его пошлет, и какое-нибудь лекарство непременно ей понадобится. И как только Пуля с «письмами счастья» угадал? Вчера вечером Емцов пошел на улицу и рассовал вымученные послания по ящикам в соседнем подъезде. И его бабушка начала заметно поправляться. Полная чертовщина! Но все равно хорошо, что помогло.

– Кто? – Плохой динамик искажал голос, стирал интонации. Но все равно это была бабушка.

– Свои! – Митька потянул дверь на себя – сейчас запищит открытый замок, и он войдет.

– Кто это? – В голосе бабушки послышалась тревога, Емцов глянул на экран – может, он квартирой ошибся? Нет, все правильно: тридцать девятая.

– Ба! Это я! – Тревога знакомым уже холодком прошлась по груди, толкнулась в сердце. Ладони у Митьки вспотели.

– Что за хулиганство! – Митька окончательно узнал бабушкин голос. Крайне редко, но она могла быть и вот такой – резкой и чем-то раздраженной.

– Ба! – Митька испугался уже всерьез. – Ты чего?! Это я! Выгляни в окно!

– Я сейчас выйду и уши тебе надеру! – зло бросила бабушка, и домофон отключился.

Митька попятился, взглянул на родные окна. Сюда, во двор, выходили окна кухни и его комнаты. Штора на кухонном окне дернулась. Бабушка придирчиво оглядела двор. Емцов запрыгал, размахивая руками.

– Ба! Привет!

Но бабушка скользнула взглядом по пятачку перед подъездом и, не задержавшись на любимом внуке, подняла глаза. Теперь она смотрела на детскую площадку, на детский сад за ним, и – уже совсем непонятно почему – на далекие высотки.

Митька в последний раз подпрыгнул, и ему показалось, что он не приземлился – настолько легким стало его тело. Или это его душа уже отделяется от тела – от ужаса?

За спиной у бабушки возникла монументальная фигура Леоновой-старшей. Гадалка-то вот знала, куда смотреть! Она бросила на Емцова презрительный взгляд.

Митька бросился к подъезду. Руки его дрожали, кнопки путались.