Виктор Песиголовец - Лицо порока Страница 8

Теперь вот я здесь. А перед этим была длинная вереница баров и кафе.

Домой бы пойти. Да только куда в таком состоянии? Зачем же нести в семью свои горечь, боль и ненависть к самому себе? Нужно забыться, просохнуть, переждать, переболеть. Я знаю: вот посижу, поплачу и возьму себя в руки. Пусть прилезу домой в стельку пьяный, но без камня на душе.

Утром обозленная жена, еще сонная и неумытая, готовит на кухне кофе. Господи, ну хотя бы она не кричала, не донимала дурацкими вопросами о том, нравится ли мне такая жизнь и почему я опять нажрался.

Жена молчит. Мы глотаем приторный кофе, не глядя друг на друга.

Лишь после, когда я умытый и гладко выбритый, благоухающий лосьоном и одеколоном, останавливаюсь у двери квартиры, собираясь уходить, Аня с сердцем бросает:

— Когда ты уже напьешься? Раз и навсегда!

Слова, как кусочки льда, брошенные за воротник рубашки, холодят мне грудь. Но я благодарен жене, что сегодняшнее утро, утре первого трудового дня недели, обошлось без скандала.

— Анечка! — обращаюсь я негромко, боясь спугнуть тишину в квартире, и протягиваю несколько смятых купюр. — Возьми. Это со мной хлопцы расплатились, я им зерно достал по дешевке…

Жена смотрит на деньги, берет, быстро пересчитывает.

— Как раз кстати, — бормочет вроде недовольно, но я явственно слышу, что голос ее потеплел. — Нужно деньги Аленке отдать, я у нее в долг себе курточку взяла. Моя уж очень неприглядная.

— Правильно…

Потоптавшись у порога и приоткрыв уже входную дверь, с нарочитой деловитостью осведомляюсь:

— Что собираешься готовить на Новый год? Решила?

Аня крутит пальцем у виска и, иронически улыбаясь, замечает:

— Ты уже совсем мозги пропил! До Нового года почти месяц, рано еще о нем думать.

— Ну, я так спросил, на всякий случай, — мямлю, спохватившись. — Люблю, понимаешь ли, планировать все заранее…

Чмокнув жену куда-то в голову, ухожу. Она тихо открывает дверь — дети еще спят.

Слава Богу, все закончилось без разборок.

Спускаясь вниз по лестнице, размышляю, как и во сколько я попал вчера домой? И кто мне открыл дверь, неужели сам? Ни фига не помню.

В редакцию добираюсь на автобусе. Рабочий день начинается в восемь, а сейчас только семь с четвертью. Есть время зайти в кафетерий любого гастронома и поправить здоровье. Там же, в кафетерии, обнаруживаю, что денег у меня почти не осталось. А нужно хоть немного дать Насте. Остальным можно и попозже. Конечно, мои женщины ни в какую не хотят брать от меня ни копейки. Но я обычно насильно оставляю им деньги и грязно ругаюсь, когда они протестуют. Ведь если разобраться, то мои дамы тоже немало на меня тратятся — поят, кормят, дарят подарки.

Отхлебнув водки, в уме прикидываю, какая сумма мне необходима на первое время. Выходит довольно приличная. Но не настолько большая, чтобы я не мог ее заработать двумя-тремя телефонными звонками нужным людям.

С них, со звонков, и начался мой рабочий день. А в девять, после планерки, уже зная, что деньги появятся завтра-послезавтра, приглашаю Машу на чашечку кофе в «Элегант».

Она согласно кивает и почему-то пристально и озабоченно разглядывает мое лицо.

— Ну и вид у тебя! — участливо говорит она. — Пожатый, мешки под глазами, губы воспаленные, белки красные!

— Не сыпь мне соль на рану! — шутливо шлепаю секретаршу пальцем по щеке. — Я вчера немного перебрал.

— Да уж, немного, — иронично улыбнувшись, соглашается она. — Так мне одеваться?

Утвердительно агакаю и первым выхожу из приемной, на ходу прикуривая сигарету. Краем глаза замечаю, как Маша украдкой заглядывает в зеркало, прикрепленное прямо на дверцу одежного шкафа. Хочет нравиться, вот бестия!

— Кстати, Машенька, а где твой муженек работает? — спрашиваю, когда мы уже шлепаем под руку по проталинам в кафе.

— Он у меня важная персона! — горделиво объясняет секретарша. — Замдиректора в одной крутой фирме. Все время на работе, дома почти не бывает.

Я довольно ухмыляюсь: если это намек, то я его понял. И в гостях побываю обязательно. Нельзя пропустить такой занятный экземплярчик, как Маша, интересно ведь посмотреть на нее раздетую.

В кафе, попивая кофе и спиртное, мы треплемся Бог знает о чем. Мы сидим рядом, и я, как шаловливый мальчишка, осторожно глажу изящную ножку, затянутую в колготки. Секретарша делает вид, что не замечает этого. Я, естественно, начинаю наглеть, подбираюсь все выше и выше и глажу уже ее крутое бедро.

Настроение у меня почти радужное. Только на дне души все еще болтается осадок горечи и тоски. Но я очень скрытный человек, и этого никто не увидит. Даже мои ближайшие друзья мало что знают обо мне. Они всегда видят лишь одно мое лицо — лицо бесшабашного, веселого мужика, любящего кутнуть, погулять, но трепетно заботящегося о семье, толкового журналиста и умеющего дружить человека. Второе мое лицо тщательно скрыто ото всех. Многие годы. Никто не знает о моих женщинах и квартире на Новокузнецкой. Никто не ведает о том, сколько утрат я пережил, сколько страстей во мне кипит. Кто хотя бы догадывается о гнетущей мою душу тоске? Да, я — двуликий Янус! Но ни одно из моих лиц не является лицом такого уж законченного подлеца и негодяя. Это лица, в общем-то, незлого, ранимого человека, хоть и хулиганистого, безалаберного, не по годам ветреного, а порой и безответственного…

С работы я сматываюсь на час раньше обычного. Решил проведать Настю. Не был у нее уже неделю, нехорошо. Пришлось занять немного денег у шефа — идти к женщине с пустыми руками — верх неприличия. По дороге купил шампанское, водку, мясо, пачку масла и пакет муки. Попрошу Настю приготовить пельмени, лучше нее никто их не делает.

Уже перед самым домом останавливаюсь и хлопаю себя ладонью по лбу: а цветы! Не на первое свидание иду, конечно, но все-таки неделю не был. Возвращаюсь на остановку, там старушки торгуют букетами. Выбираю бордовые розы, они просто прелесть. Лепестки, как губы у Насти.

Подъезд. Лестница. Дверь, обитая кремовым дермонтином.

— Виноват, мадам, виноват… Прости, что не появлялся так долго.

Настя, нежная, белокурая женщинка тридцати двух лет, стоит и ласково улыбается. Я никогда не видел ее сердитой, разгневанной и даже особенно недовольной. Растерянной, мятущейся, обиженной — это да, это было.

— Где же тебя носило? А, зайчик? — спрашивает Настя, кстати, не таким уж и дружелюбным тоном.

— То там, то сям! — отвечаю уклончиво, переступая порог квартиры. — Все дела, мадам, неотложные дела…

Настя берет протянутые мной розы. Бережно, будто ребенка, прижимает их к груди, она любит цветы, это я давно знаю. Они для нее — самый лучший, самый желанный подарок. Я захожу в кухню, ставлю на стол тяжелый пакет.