Переговоры как искусство. Профессиональные секреты звездного адвоката - Добровинский Александр Страница 35

Теперь была очередь за мной.

Есть у адвокатов такая поговорка: «Наш главный враг — это наш клиент». Как ни странно, она очень часто оказывается правдой. Задача адвоката — убедить доверителя, доказать ему свою правоту и в конце концов взять всю ответственность на себя. Не все это могут, и не всегда это получается.

На мой взгляд, адвокаты, которые могут брать на себя ответственность за выбор тактики и стратегии, за выбор позиции, достойны всяческого уважения. Но есть еще одна вещь, и она не менее важна. Если адвокат решил сделать так, как он видит развитие дела, если он знает, как надо идти к результату, и взял ответственность на себя, он должен осознавать, что в случае его ошибки он несет кроме ответственности за то, что сделал, и вину. Легче всего найти сотни причин, почему что-то пошло не так, не получилось, не вышло. Только все это ни к чему — за ошибки надо уметь отвечать.

Когда мы встретились обсуждать список наших свидетелей, начались крики со стороны моего доверителя:

— Мы должны позвать кого-нибудь из известных людей тоже!

— Опять двадцать пять? Нет. «Мы пойдем другим путем».

— Ты сделаешь, как я говорю! Это мои дети, и это моя жизнь!

— Безусловно. Но у тебя есть выбор. Идти дальше со мной, а значит, делать, как я говорю, или поменять адвоката прямо сегодня. Никаких проблем — я не обижусь.

— А кого ты хочешь пригласить в свидетели?

— Няню. Уборщицу. Домашнего учителя. Репетиторов. Водителя. Охранников.

— Ты с ума сошел! Ты хочешь завалить процесс! Они не умеют говорить и все завалят. Это же в основном простые люди.

— Это то, что я хочу. Мне надо отработать свою линию. Твои дрессированные звезды нам не нужны.

Такая дискуссия шла часами. Несколько дней подряд.

Я держался как скала. Нельзя было никаким образом упустить подаренный мне шанс в этом безумном деле.

За процессом следили практически все СМИ. Слишком яркие и известные люди были участниками. Противная нам сторона пошла во все тяжкие. Процесс, в связи со многими интимными подробностями, публичными людьми и малолетними детьми, был закрыт для публики и журналистов. Тогда истица, используя возможность в наших судах привлекать в процесс в виде своих представителей любого человека с правильно выданной доверенностью, выдала такую доверенность очень противному и продажному журналисту. Назовем его Липкин. Последний предлагал сначала платные услуги моему доверителю, затем, получив отказ и пинок, обратился к противоположной стороне. Вот он и стал глашатаем в продажном московском желтом листке с комсомольским задором. Этот Липкин нагло врал со страниц своей газеты, и, не послушав меня, мой доверитель тоже вступил в войну компроматов. Для чего это было нужно, не знаю, я был против полоскания грязного белья на людях. Видя, что процесс приобретает не очень хороший для нее оборот, мама детей, собрав толпу друзей и умалишенных, направилась в шоу к Андрею Малахову. От нас никого не было (я запретил идти на эту запись. Понятно было, что звезд и страждущих увидеть себя на экране мы не перекричим). В результате шоу вылилось в поток сознания и надоедливых причитаний. Потерянное время как для рейтинга, так и для участников. Ну, что делать — сами получили что хотели.

Между тем процесс продолжался и шел своим чередом.

Выступала няня — не очень молодая женщина, много лет работающая в семье. Все, что я хотел услышать, там было. И расписание детей, и их досуг, праздники и просто выходные. Надо сказать, что везде присутствовал папа. И для меня это было здорово! Да, она не была оратором и очень торопилась вернуться домой к детям. Но ее не очень красивая речь текла для меня как музыка! Она была прямая и естественная. Самое главное, что ее простая речь внушала доверие всем присутствующим, а главное, суду. Няня волновалась, сбивалась с ритма, ее мысли перескакивали. Но она была настоящая.

Противная (я бы даже сказал, очень противная) сторона пыталась что-то выяснить про ее регистрацию, фиктивное место проживания и прочую чушь. Но суд не полиция, не прокуратура. Это абсолютно другой институт нашей жизни. Чем больше бригада адвокатов напротив меня пыталась опорочить документы и рикошетом саму няню, тем больше сочувствия женщина вызывала у суда. Это была еще одна тактическая ошибка истицы: заранее разработанный план не работал. А остановить его ход не было возможности: роли и вопросы были расписаны за много дней до появления няни в суде. Взвод нанятых адвокатов без единоличного управления и ответственности забыл золотое правило переговорного процесса: КОГДА ЧТО-ТО ПОШЛО НЕ ТАК В ПЛАНЕ «А», НАДО НЕМЕДЛЕННО ПРЕКРАЩАТЬ ХОД РАБОТЫ ПО ПЛАНУ «А» И ВКЛЮЧАТЬ ПЛАН «Б», ДАЖЕ ЕСЛИ ПЛАН «Б» — ЭТО ОТСТУПЛЕНИЕ ИЛИ ПАУЗА.

Первый свидетель задал тон всему остальному. Дальше был воспитатель, который рассказывал, как согласует каждый понедельник план занятий детей на неделю вперед с отцом. Мама в этих обсуждениях принимала участие не чаще чем раз в год. После этого были две горничные (старшая и горничная детей). Обе подтвердили распорядок дня детей, участие отца, условия проживания детей дома и так далее. И дали мне шанс на выигрыш одним очень важным ответом. У обеих девушек и еще у уборщицы и даже шеф-повара ответ сошелся до миллиметра. «Хозяйка встает около двенадцати часов дня, завтракает и уезжает куда-то, скорее всего на работу. Так происходит ежедневно, часто в выходные дни, так как бизнес хозяйки функционирует семь дней в неделю».

Все свидетели — горничные, повар, уборщица, няня, водители, — все они были простыми людьми, совсем не звездами с экрана, это были не министры, не депутаты и генералы с регалиями. И даже не друзья сенатора — сенаторы. Они стеснялись, краснели, плохо говорили правильные вещи и… этим были жутко симпатичны.

Если допрос свидетелей начался на мажорной ноте, то и окончить его я должен был так же. Мне необходимо было послевкусие. Удар на память. Последний выстрел. Джокер. И он у меня был.

Это был бывший работник правоохранительных органов, человек, который проработал охранником истицы последние семь лет и уволился сам, не выдержав сумасшедшего ритма работы.

Все, что мне нужно было, это то, чтобы он описал свою ежедневную занятость.

Свидетель: «Хозяйка выходит из дома около тринадцати часов тридцати минут. Если в городе нет никаких встреч, мы сразу едем на работу. Я ожидаю в комнате для водителей и охраны. Обычно до девятнадцати тридцати. Иногда днем бывают встречи с мужчинами, с которыми у хозяйки есть отношения. Полюбовные…»

Истица и ее адвокаты в крик: «Да как вы смеете?! Что вы можете знать о личной жизни? Вы же простой охранник!»

Судья: «Действительно. Поясните, свидетель».

Свидетель: «А чего пояснять, товарищ судья? Чего вы все тут заорали? Вы семь лет просидели у меня за спиной. У меня же кроме мускул и пистолета уши тоже есть. Вот ваш разговор, например, седьмого декабря прошлого года за шесть месяцев до моего увольнения: „Милый, я люблю тебя, хочу тебя, еду к тебе. Давай адрес“».

Истица: «Что за бред! Может, я к мужу ехала?»

Свидетель: «Не думаю. Потому что за минуту до этого вы позвонили куда-то, я полагаю в секретариат вашего супруга, так как назвали его ассистентку по имени, а мы с ней хорошо знакомы, и сказали: „Позовите моего мужа“. А потом через паузу еще сказали: „Милый, я буду целый день на совещании, телефон выключу, так что ты не беспокойся“. Еще случаи рассказывать?»

Истица: «Не надо».

Адвокат Добровинский: «Действительно, не стоит. Меня больше интересует не личная жизнь вашей работодательницы, а распорядок ее дня».

Свидетель: «А я о чем? Вот такой часто был распорядок. Обычно в девять вечера ужин с подругами. Ну до одиннадцати-двенадцати вечера точно. Потом в какой-нибудь ночной клуб часов до трех, иногда до пяти утра. Потом домой. А я-то домой попадаю только к семи утра. А чтобы в час быть на работе, мне из дома надо выйти в одиннадцать! А встать хотя бы в девять тридцать! А спать когда? Ну днем в офисе поспишь немного, и все. Да разве это сон? Вот и уволился».