Эмма Драммонд - Танцовщица Страница 101

— Все еще много разговоров по поводу конины, — крикнула Нелли из соседней комнаты, где она накрывала на стол. — Половина людей отказывается ее есть и обзывает нехорошими словами тех, кто согласился.

Одна жирная дама с лицом, совершенно похожим на лошадь, стояла там с плакатом, обращенным к грешникам. «Бог дал нам овец, чтобы есть, но лошадей, чтобы на них работать». Вот что там было. Я не слишком много знаю о Боге, но мне кажется, если Он вправду то, что говорит пастырь, то Он дал нам мозги, чтобы самим решить, что лучше делать в беде.

— Нелли, ты случайно не купила конину?! — вскричала Лейла.

— Конечно нет, — последовал спокойный ответ, когда Нелли снова вошла в комнату, поставив на стол рядом с хозяйкой маленький поднос. — Но я знаю, что солдатам надо быть сильными, поэтому несправедливо оскорблять их, когда они питаются мясом лошадей. Они ведь не по собственной воле.

Девушка, нахмурившись, посмотрела на Лейлу.

— Блокада очень жестокая вещь. Дети и старики умирают каждый день, а они ведь не солдаты и ни с кем не борются. И мы здесь, голодные и несчастные, нам совсем не нужно их проклятое золото. Почему они это делают, Лейла?

Лейла вздохнула, неосознанно прижав к себе Салли, словно пытаясь защитить ее, и почувствовала вновь, как ноют синяки.

— Это вопрос престижа, Нелли. Британцы гордятся Кимберли, который символизирует их успехи, а кроме того, алмазы стали источником неисчислимых богатств. Тот факт, что англичанин возглавляет «Де Бирс» и фактически владеет городом, показывает миру, что мы нация, которой стоит восхищаться. Будет страшным унижением, если буры захватят город и возьмут в плен мистера Родса. Они уже растрезвонили, что посадят его в клетку на всеобщее обозрение, если он попадет им в руки.

— Ух, они этого не сделают, — вскричала недоверчиво Нелли.

— Да, скорее всего, действительно не сделают, — согласилась Лейла, — но полковник Кекевич решил не рисковать. Мне его ужасно жаль. Он такой спокойный, воспитанный человек, и ему, наверное, больно осознавать, что люди страдают, а он не в состоянии помочь им.

Разливая чай, Нелли поделилась еще одной новостью.

— Они собираются организовать раздачу горячей еды всем нуждающимся. Конечно, придется запастись билетами и стоять в очереди, но я думаю, что это будет хорошо для Салли, да и для нас тоже, учитывая, что мы перестали есть мясо. А что ты думаешь?

Лейла с благодарностью приняла чашку. Еда для нее в последнее время почти ничего не значила, желудок и горло отказывались ее принимать. Франц яростно ругался, но лишь Вивиану удавалось заставить ее хоть немного поесть.

— Я обязательно возьму билеты для тебя и Салли, — ответила она.

— Тебе тоже нужно, — настаивала Нелли. — Пожалуйста, послушайся мистера Миттельхейтера. Надо хорошо питаться, чтобы снова начать петь.

— Не думаю, что это получится.

— Тогда они победили, — заявила Нелли. — Проклятые создания, им надо было сразу убить тебя.

Лейла покачала головой.

— Это совсем не связано с ними.

— Конечно связано! Из-за того, что они написали на заборе, ты перестала приглашать сюда гостей, будто это слово и в самом деле правда. Ты не ешь и, я знаю, почти не спишь. И, если ты согласилась, что никогда не будешь петь, значит, они победили. Это как наша блокада. Буры обстреливают нас, морят голодом, пугают нас и держат в осаде. Мы, однако, не сдаемся.

Понимая, что Нелли права, Лейла, тем не менее, не хотела это признать.

— Ты не знакома с таким явлением, как вдохновение артиста.

— Может быть, но мистер Миттельхейтер знаком. А он говорит как я.

Взяв брыкающуюся Салли с колен Лейлы, она грустно продолжила:

— Я чувствую, что это моя вина. Если бы я не свалилась с лихорадкой, ты бы не пошла за врачом.

Лейла мгновенно встревожилась.

— Очень глупо, Нелли. Ты же понимаешь, что очень легко сказать: «если бы я не сделал это» или «если бы ты не был вынужден поступить подобным образом». Эти женщины так ненавидят тех, к кому, по их мнению, я принадлежу, что рано или поздно все равно бы напали.

Нелли поднесла чашку ко рту дочери, внимательно следя, чтобы малышка не пролила ни капли драгоценного молока. Затем подняла вопросительный взгляд на хозяйку.

— Почему ты честно не расскажешь майору, кто это сделал? Он почти сошел с ума, не зная, кто виноват, а так он проследит, чтобы их наказали.

Какое-то давнее чувство стыда ожило внутри при мысли о необходимости делиться с любимым причиной, по которой на нее набросились местные женщины. И ее хриплый голос вдруг сорвался, когда Лейла резко ответила:

— Наша дружба не дает тебе права указывать, о чем стоит или не стоит говорить с Вивианом.

— Извини, Лейла. Но если бы их изолировали, тебе не было бы страшно выходить на улицу.

— Я не боюсь, — быстро возразила Лейла, — я просто не хочу показываться в подобном виде.

— А мне кажется, ты в полном порядке, — бросила Нелли. — Никакой грим или парики не помогут мне стать актрисой, но я бы никогда не сдалась, если бы что-то подобное произошло со мной. Они-то сейчас празднуют, наверняка. Совершили почти что убийство, вышли сухими из воды и заставили тебя прятаться как мышку, потому что ты боишься.

— Достаточно, — оборвала ее Лейла, отчаянно борясь с чувством вины. — Я не нуждаюсь в том, чтобы моя служанка высказывала свое мнение.

Нимало не смутившись, Нелли вновь адресовала свои слова дочке.

— Ты знаешь, Сал, там все эти бедные мужчины рискуют жизнью день за днем, мечтая о радости и веселье, которое им дарит самая прелестная девушка в Кимберли. Нет, дорогая, это не твоя мамуля, а девушка, которая сама была когда-то служанкой, пока не превратилась в принцессу, словно в книжке. Но она замуровала себя в башне и думает, что только ей одной плохо. А что ты скажешь, Сал?

Вытерев рот девочки краешком фартука, Нелли тихо добавила:

— А что, если мы сами расскажем майору обо всем? Тогда, возможно, ей придется спуститься из своей башни.

Лейла слушала эти слова с растущим чувством вины. Напоминание о ее низком происхождении вызвало в памяти все, что ей удалось преодолеть за последние пять лет благодаря целеустремленности. И куда же эта решительность теперь делась? В прошлые века женщин, заклейменных шлюхами, кидали в центр деревенского пруда. Если они тонули, то их преследователи считали себя выполнившими свой гражданский долг. Если выплывали, то тем самым доказывали одержимость дьявольскими чарами и приговаривались к сожжению. Лейла Дункан не была полностью уничтожена, но если она не станет призывать к ответу нападавших, пытаясь наказать их, тогда каждый в Кимберли начнет гадать, были ли нападавшие правы в своих обвинениях. Готова ли она позволить кучке религиозных фанатичек чувствовать удовлетворение, глядя, как их жертва прячется, словно признавая вину? Не имеет ли смысл доплыть до берега и противостоять им с гордостью человека, знающего, насколько они не правы?