Роксана Гедеон - Дыхание земли Страница 11

Мы с Франсиной ухаживали за скотиной, мыли, стирали и, главным образом, готовились к весне. Много возни было с облюбованным мною картофелем. Я пустила в ход все купленные клубни, перебирала, проращивала, замачивала. В ящиках, кадках, любых доступных сосудах у нас была рассада – капусты, лука, сельдерея, помидоров, огурцов, баклажанов, моркови, перца и еще всякой всячины. Отдельно мы намеревались высадить чечевицу, горох и бобы.

А когда наступала ночь и все в доме засыпали, я садилась к маленькой лампе, разворачивала журнал и записывала то, что получила в этот день от крестьян. Подношения были более чем скромны. Я все больше полагалась на собственные силы. Если бы мы возлагали надежды лишь на крестьян, то, наверное, всю жизнь жили бы впроголодь. В конце концов, подумала я, я перестану требовать у них еды и потребую полотна, воска, мыла – того, в чем Сент-Элуа нуждался особенно остро. И если еще раз встречу ле Муана, обязательно попрошу повлиять на бретонцев. Да и отец Медар в этом деле может помочь…

Но в этот момент сон, как правило, овладевал мною, и я, впадая в полудрему, забывала твердо все решить, а завтра дела снова поглощали меня, и я снова никому не жаловалась.

9

– Кому это ты шьешь одежду? – ревниво спросил Жанно, наблюдая, как я крою полотно. – Мне?

– Нет, малыш, это для близняшек. Они растут так быстро, ты же знаешь, – ответила я беспечно, не обращая внимания на едва заметные враждебные нотки в голосе сына. – Разве ты не хочешь, чтобы твои сестры выглядели хорошенькими?

Жанно молча отошел от меня и заглянул в колыбельку. Девочкам было чуть больше четырех месяцев, и с тех пор, как я стала давать им наряду с коровьим молоком по маленькой ложке рыбьего жира, они заметно повеселели. Обе малышки уже удерживали головки, а Изабелла, более бойкая, даже могла, забавно лежа на животе, чуть приподниматься, опираясь на ручки. Селестэн выстрогал для них три деревянные игрушки, я выкрасила их свекольным соком, и близняшки уже тянулись к ним ручонками, с явной любовью и интересом ко всему яркому.

Все любили этих ангелочков. Только Жанно, казалось, вовсе не разделял этого восторга.

Застыв рядом с колыбелькой близняшек, он с критическим выражением на лице подолгу внимал вокальным упражнениям Вероники и Изабеллы, которые, подобно беззаботным пташкам, приветствовали таким образом жизнь, утверждая свое присутствие и довольство существованием.

– Ничего другого не умеют, дурочки! – проворчал он тихо. Я не придавала особого значения этому недовольству.

Жанно просто ревнует. Но он уже достаточно вырос, чтобы самому преодолеть это.

– Их пора кормить, – сказала я вслух.

Патина давала мало молока, поэтому я не баловала им своим домашних: нужно было следить, чтобы молока было вдоволь для малышек. Я хотела, чтобы по крайней мере они не ощущали ни в чем нужды. Им и так с самого начала пришлось нелегко. Это чудо, что они такие пухленькие и здоровые.

Я как раз наливала молоко в рожок, когда ко мне подошел Жанно с чашкой в руке.

– Можно мне? – спросил он с некоторым напряжением в голосе. – Я тоже хочу.

Мне следовало тогда проявить большую чуткость, но, занятая приготовлением еды для малышек, я ответила не подумав, не глядя на Жанно:

– Тебе потом, мой дорогой, после девочек; я дам тебе молока, если оно останется.

Громкий всхлип заставил меня обернуться. Жанно стоял посреди комнаты, сжимая чашку в руке так, словно это был его злейший враг. Лицо его было искажено гневом, невыносимой обидой, явной злостью на меня. Испуганная, не ожидавшая такого поворота дела, я поднялась с места.

– Жанно, мальчик мой! – только и смогла произнести я. Не дослушав, он с размаху грохнул чашкой об пол, осколки полетели во все стороны, потом повернулся, рванулся к выходу и выбежал, так хлопнув дверью, что у меня зазвенело в ушах.

– Жанно! – вскричала я, сердясь и недоумевая. – Вернись немедленно!

Он и не подумал вернуться.

Ошеломленная, я едва смогла как следует накормить Веронику и Изабеллу. Они, словно чувствуя мое настроение, капризничали и просились на руки как никогда; мне стоило больших усилий их убаюкать. Потом они уснули, и я уложила их в колыбель.

Поступок Жанно не выходил у меня из головы. Мой сын был неправ, но в то же время он был совершенно искренне обижен, даже оскорблен тем, как я поступила. Я опрометчиво полагала, что он все понимает. Понимает, что малышки намного меньше и слабее его и что долг всех нас – заботиться о них, слабых и беспомощных, отдавать им все лучшее, в том числе и это злосчастное молоко. А Жанно, оказывается, не понимал. Он был совсем еще малыш, мальчик восьми лет, который любил меня и ревновал, который до сей поры был один в моем сердце, а с появлением девочек неожиданно оказался вытесненным, – по крайней мере, так он полагал. Но ведь я любила его, как и прежде.

Я выбежала из дома, горя желанием поскорее разыскать сына. Как бы он не задумал какой-нибудь глупости! Честное слово, эта его вспыльчивость – фамильная черта де ла Тремуйлей – может сыграть с ним дурную шутку.

– Ах, вот ты где!

Я разыскала Жанно среди валунов, сваленных у старой яблони, и, облегченно вздыхая, села рядом. Он отвернулся, уткнувшись лицом в колени.

– Ну, чем ты обижен, мой мальчик? – произнесла я нежно, касаясь пальцами спутанных черных волос ребенка. – Ведь я люблю тебя, Жанно.

Он передернул плечами, пытаясь увернуться.

– Ответь мне, – сказала я. – Что ты думаешь?

Он молчал, упрямо сдвинув брови.

– Так ты еще совсем малыш, Жанно! Я думала, ты мужчина и знаешь, как следует поступать. Хорошо, раз ты малыш, я буду любить тебя так, как малыша: буду баюкать, как Изабеллу и Веронику, буду поить из рожка, чтобы ты больше ни на что не обижался…

– Ага! Ты еще и насмехаешься!

Я заметила, что плечи его вздрагивают, и он едва одерживает рыдания, – это дается явно нелегко. У меня сердце облилось кровью: я и не подозревала, что горе Жанно так сильно!

– Жан Анри, мальчик мой дорогой!

Я потянулась к нему, прижала к себе его темноволосую голову, заглянула в искаженное обидой личико.

– Скажи же, Жанно, не молчи! Что тебя мучает? Неужели ты так не любишь сестричек?

– Не люблю! – пробормотал он сквозь слезы.

– Но почему, почему? Они ведь такие славные и ничего не сделали тебе дурного!

Жанно не выдержал и расплакался, прижавшись лицом к моему плечу: я видела, что ему стыдно за свои слезы, но не плакать было выше его сил.

– Неужели тебе не хватает меня? 3-зачем тебе столько хлопот со всеми этими детьми? – проговорил он, заикаясь, прямо мне в плечо. – Р-раньше я был один, а теперь эти девочки з-заняли мое место!