Диана Гэблдон - Барабаны осени. О, дерзкий новый мир! Страница 120

То, что я считала его цепями — привязанность к семье, к клану, — было на самом деле его силой. А то, что я считала собственной силой, — мое одиночество, отсутствие привязанностей, — было на самом деле моей слабостью.

Познав семейные узы и узы клана, и все их хорошие и дурные стороны, он нашел в себе мужество отказаться от всего, выйти из-под их защиты и отправиться в путь в одиночку. А я — такая гордая и самоуверенная в своем мире, в своем времени, — не могла вынести даже мысли о том, чтобы снова остаться в одиночестве.

И я рассудила, что не нужно ничего говорить, и лучше жить мгновением, и принимать все, как оно есть. Но сейчас как раз и настало некое мгновение — а я оказалась не в состоянии его принять. Я видела решительно вскинутую голову Джейми, и в то же самое мгновение перед моим внутренним взором стояло его имя, высеченное на холодной могильной плите. Ужас и отчаяние охватили меня.

Словно услышав эхо моего молчаливого крика, Джейми повернулся ко мне. Уж что он там прочитал на моем лице, не знаю, но уже в следующее мгновение он был рядом со мной.

— Что случилось, Сасснек?

Лгать не имело смысла; во всяком случае, не теперь, когда он видел мое лицо.

— Я боюсь, — брякнула я.

Он быстро огляделся по сторонам в поисках опасности, его рука машинально метнулась к кинжалу, но я остановила его, коснувшись пальцами плеча.

— Нет, не то. Джейми… обними меня. Пожалуйста.

Он прижал меня к себе, набросил на меня плащ. Меня трясло, хотя до вечерней прохлады было еще далеко.

— Все в порядке, a nigbean donn, — тихонько сказал он. — Я с тобой. Что тебя напугало?

— Ты, — твердо заявила я, цепляясь за него. Его сердце ровно билось прямо у моего уха, ровно и сильно. — Всем этим. Мне страшно думать, что ты останешься здесь, что мы заберемся сюда…

— Страшно? — переспросил он. — Но что тут страшного, Сасснек? — Он обнял меня крепче. — В тот день, когда мы венчались, я поклялся, что всегда буду заботиться о тебе, разве не так? — Он поудобнее устроил мою голову на своем плече. — Я в тот день отдал тебе три вещи, — мягко продолжил он. — Мое имя, мою семью и мое тело, чтобы защищать тебя. И все это навсегда с тобой, Сасснек… до тех пор, пока мы оба живы. И неважно, где мы очутимся. Я не допущу, чтобы ты голодала или мерзла; я не допущу, чтобы тебя кто-то обидел.

— Я не этого боюсь, — пробормотала я. — Я боюсь, что ты умрешь, а мне этого не вынести, Джейми, мне этого в самом деле не вынести!

Он слегка отодвинулся от меня, удивленный, и заглянул мне в лицо.

— Ну, Сасснек, я все готов сделать ради тебя, — сказал он, — да только ты ведь и сама прекрасно знаешь, что над этим никто из нас не властен. — Его лицо выглядело серьезным, вот только уголок рта неудержимо подергивался.

Это подействовало на меня, как удар грома.

— Не смейся! — яростно выкрикнула я. — Да как ты смеешь смеяться!

— Да я и не думаю! — клятвенно заверил он, изо всех сил стараясь справиться со своим лицом.

— Ты смеешься! — Я ударила его по груди кулаками. Ну, теперь он и в самом деле захохотал. Я стукнула его еще раз, крепче, и прежде чем успела осознать, что делаю, уже колотила его изо всех сил, и мои кулаки выбивали дробь по его пледу. Наконец он схватил меня за руки, но я недолго думая цапнула его зубами за палец. Он вскрикнул и отдернул руку.

Мгновение-другое он рассматривал следы моих зубов на своем пальце, потом перевел взгляд на меня, и одна его бровь приподнялась. В глазах Джейми светилось веселье, но по крайней мере он перестал ржать как конь, чертов ублюдок.

— Сасснек, ты уже раз десять видела меня на краю смерти, и тебя это ничуть не напугало. Так с чего вдруг ты теперь ударилась в панику, когда я даже ничем не болен?

— Ничуть не напугало? — рявкнула я, взбесившись от изумления. — Так ты всерьез думаешь, что меня это ничуть не тревожило?

Он потер губы костяшками пальцев, с интересом рассматривая меня.

— О! Ну, конечно же, я думаю, ты беспокоилась. Но должен признать, такого, как сейчас, я за тобой все-таки не замечал.

— Да уж конечно, ты не замечал! А если бы и заметил, тебе было бы наплевать. Ты… ты… не шотландец! — Ничего более страшного я не могла придумать, чтобы обругать его. И, сообразив, что сказать мне уже нечего, повернулась и гордо направилась прочь.

К несчастью, мое гордое шествие не смогло произнести должного эффекта, поскольку не так то легко с важностью вышагивать голыми ногами по высокой траве. Я наступила на что-то острое, вскрикнула и была вынуждена остановиться.

Я напоролась голой ступней на нечто вроде репейника; с полдюжины злобных колючих шариков впились в мою подошву, и из-под колючек сочилась кровь. Осторожно балансируя на одной ноге, я попыталась выдрать из ступни эту дрянь, негромко ругаясь себе под нос.

Покачнувшись, я чуть не шлепнулась на задницу. Сильная рука подхватила меня под локоть и поддержала. Я стиснула зубы и все-таки повыдергивала колючки. А потом вырвала локоть из руки Джейми и, резко развернувшись, направилась — на этот раз куда более осторожно, — туда, где лежала моя одежда.

Расстелив на земле плащ, я начала одеваться, всем своим видом изображая крайнее негодование. Джейми стоял неподалеку, сложив руки на груди, и молча наблюдал за мной.

— Когда Господь изгнал Адама из рая, Ева, по крайней мере, отправилась вместе с ним, — сказала я, обращаясь к собственным рукам, которые как раз завязывали шнурки моих кожаных брюк.

— Да, это верно, — согласился Джейми после осторожной паузы. И посмотрел на меня искоса, не зная, собираюсь ли я снова наброситься на него. — Сасснек, а ты часом не наелась тех трав, которые собирала утром? Хотя нет, не думаю, — поспешил добавить он, увидев, как перекосилось мое лицо. — Я только предположил. Майерс говорил, тут есть такие, от которых тебя могут неделю мучить жуткие кошмары.

— Меня не мучают кошмары, — огрызнулась я с такой резкостью, что и дурак бы понял: я вру. Меня действительно мучили кошмары, хотя травы с галлюциногенами не имели к тому ни малейшего отношения.

Джейми вздохнул.

— А не хочешь ли ты сказать мне прямо, о чем это ты все бормочешь, на что намекаешь, а, Сасснек? Или ты хочешь сначала как следует поиздеваться надо мной?

Я уставилась на него, разрываясь, как это часто случалось, между двумя желаниями: мне хотелось и расхохотаться, и врезать ему по голове чем-нибудь потяжелее. Но потом на меня накатила волна отчаяния, подавив и смех, и гнев. И я как-то разом ослабла.

— Я говорю о тебе, — сказала я.

— Обо мне? В каком смысле?

— В том смысле, что ты чертов горец, а вы все просто помешались на чести, и храбрости, и преданности, и я знаю, что ты все равно не изменишься, да я и не хотела бы, чтобы ты менялся, только… только, черт побери, ты из-за всего этого потащишься в Шотландию, и тебя там убьют, и я ничего не могу с этим поделать!