Елена Арсеньева - Любовь и долг Александра III Страница 15

Ну, этот тур вальса пришлось пропустить. После отказа женщины предлагать танец другой, пусть и собственной сестре, было неприлично, к тому же ему не хотелось танцевать с Ольгой, которая была плохой танцовщицей. Тонкая, изящная, с чудесным голосом, прекрасная музыкантша – а в танце тяжела и неповоротлива.

Император наблюдал за кружащимися парами с небольшого возвышения, на котором стояли самые почетные гости. Из-за переизбытка красных оттенков чудилось, будто в зале варится томатный суп. Хотя нет, томатный суп не пахнет так сладко: это скорее напоминало варенье из розовых лепестков. Александр Николаевич однажды попробовал его, и оно ему ужасно не понравилось.

«Кажется, у меня тоже начинает болеть и кружиться голова, – уныло подумал он. – Неужели так и не удастся потанцевать с какой-нибудь хорошенькой? Вот с этой незабудкой, например?»

Из мельтешения лиц выплыло, исчезло, снова появилось одно, привлекшее внимание не приклеенной улыбкой или напускной надменностью, а выражением острого, отчаянного возмущения. Александр Николаевич присмотрелся. Девушка танцевала с Адольфом-Людвигом, и его правая рука, вместо того чтобы держать объятие, весьма фривольно шарила по спине, по обнаженным плечам, по талии партнерши, подергивая за незабудковые цветочные гирлянды, украшавшие ее воздушное голубое платье.

Девушка была хорошенькая, темноволосая, темноглазая, миниатюрная и прелестно сложенная. Она, безусловно, заслуживала лучшего партнера, чем этот неотесанный, плохо танцующий и наглый принц. Как она вообще терпит его так долго рядом с собой?

«Почему она не даст ему пощечину?» – возмущенно подумал Александр Николаевич, но тут же спохватился. Здесь не было неименитых гостей, а значит, эта милая девушка – дочь какого-нибудь герцога, вышколенная по части манер не меньше, чем дочь императора. И она будет терпеть все эти унижения, потому что побоится привлечь к себе внимание, скомпрометировать себя. А ведь зловредный мальчишка именно этого и хочет!

А это что такое? Почудилось или действительно что-то блеснуло в пальцах молодого человека?

– Вот пакость! – невольно произнес Александр Николаевич и обратился к сестре: – Ольга, потанцуй со мной!

Ольга Николаевна, при своем крошечном, но до невероятности церемонном Вюртембергском герцогстве давно позабывшая о какой бы то ни было фамильярности, даже семейной, с изумлением воззрилась на брата, однако Александр Николаевич уже подхватил ее и стремительными глиссадами повел через центр зала наискосок, чтобы оказаться на пути Адольфа-Людвига и перепуганной незабудки.

Ему удалось столкнуться с Адольфом-Людвигом, да так сильно, что принц разжал обнимавшие незабудку руки и возмущенно взвизгнул:

– Was zur Hölle?! Was für ein Patzer?[8]

Его визг прорвался сквозь притихшую музыку, и танцующие остановились, в ужасе глядя на баденского бастарда, который осмелился кричать на русского императора.

Александр Николаевич не перенял от своего великого и великолепного отца его знаменитого «взгляда василиска». Взгляд – не трон, по праву старшинства не передается, так что из всех детей государя Николая Павловича этот леденящий душу взор унаследовал отнюдь не сын, а дочь, великая княгиня Мария Николаевна[9], причем по натуре она оказалась отнюдь не холодной и надменной, а весьма пылкой и легкомысленной. Однако и он умел нагнать страх на человека даже покрепче, чем этот мелкий пакостник Адольф-Людвиг. Император уставился на принца немигающим взором, под действием коего так называемый претендент побелел, задрожал и, даже не озаботившись извиниться, кинулся наутек, пригибаясь, расталкивая людей локтями и озираясь с таким ужасом, словно каждую минуту ожидал: вот-вот возникнут стражники, схватят его и повлекут в ужасную русскую тюрьму под названием «Сибирь», откуда он никогда не выберется. Руки его тряслись, пальцы разжались, и Александр Николаевич успел заметить, как из них выпало нечто блестящее, плоское – то ли осколок стекла, то ли обломок лезвия… и тут же было сметено широким дамским подолом.

Впрочем, это было уже неважно. Вокруг слышались смешки, презрительный шепоток, и император понял: принц уничтожен, теперь он вызывал лишь смех и презрение. «Пожалуй, я не только избавил красавицу от противного кавалера, но и облегчил жизнь моему кузену», – подумал чрезвычайно довольный собой Александр Николаевич. Однако следовало доиграть свою партию.

– Прошу извинить меня, дорогая мадемуазель, – обратился он к незабудке, – что я помешал вашему танцу, но… – И осекся, изумленный выражением ее глаз.

Вообще-то им следовало бы сиять благодарностью, однако в них сквозил явный ужас. Она прижала руки к груди, и Александр Николаевич сообразил, что она пытается удержать свою падающую цветочную гирлянду. Значит, он не ошибся, ему не померещилось, что этот мерзкий Адольф-Людвиг намеревался разрезать шнуровку ее платья, но не успел: разрезал только гирлянды.

Ах, бедняжка… сейчас цветы упадут… какой конфуз! Никто ведь не знает, что виноват Адольф-Людвиг, начнут смеяться над девушкой, которая плохо приготовилась к балу…

Что же делать?! Как ее спасти?

Александр Николаевич напряженно смотрел в перепуганные темные глаза и вдруг растерянно моргнул: ужас исчез из глаз девушки – теперь они сияли приветливой улыбкой.

– Ваше величество! – воскликнула она. – Мои цветы сами собой складываются в букет, чтобы я преподнесла его вам и выразила свое восхищение повелителю великой российской державы от имени маленькой дружественной Дании! – И она протянула императору охапку голубых шелковых незабудок, только что украшавших ее платье.

Изумленный вздох пронесся над залом. Краем глаза Александр Николаевич заметил одного из распорядителей бала, который со всех ног спешил по всей форме представить почетному гостю – а именно таким гостем являлся русский император – незнакомую молодую особу, но замер, удивленный ее почти неприличной смелостью.

Император смотрел на девушку с каким-то незнакомым, щемящим чувством. От нее словно бы свет исходил. Свет, и тепло, и даже жар. Чудилось, от этого жара дрожит обволакивающий ее воздух!

Она была особенная, ни на кого не похожая. Ни на одну женщину! Казалось, все вокруг должно ей подчиняться. В том числе и он сам! Даже у его жены никогда не было такой власти над ним…

Впрочем, это мимолетное и немного пугающее ощущение исчезло, осталось лишь желание снова и снова видеть эту девушку, говорить с ней.

– Простите мою дочь, ваше величество, – послышался голос.

Александр Николаевич обернулся и увидел перед собой высокого темноглазого человека с красивым, хотя и немолодым лицом. Это был король Дании Кристиан IX, император его, конечно, знал.