Маргарет Мур - Распутник и чопорная красавица Страница 18

— Вам не нравится мое платье, утеночек? — спросила Эзме, озабоченно сдвинув брови.

Маклохлану пришлось напомнить себе, что перед ним та самая Эзме Маккалан, которая его презирает.

— Нет, напротив… по-моему, это платье очень вам идет, — ответил он. — Оно вас… молодит.

В ее глазах полыхнуло пламя, и Куинн обрадовался. Отлично! Он должен как-то подавлять свои желания. Если для этого придется немного позлить ее, тем лучше.

— Никто и не скажет, дорогая, что вам целых двадцать семь лет. В этом платье вы выгладите на двадцать шесть и ни на день старше!

Он прекрасно помнил, что Эзме Маккалан всего двадцать два года. Неожиданно для него она не стала злиться, а тихо засмеялась. Как хорошо она смеется — как будто ручеек журчит по камушкам…

— И вы, утеночек, тоже отлично выглядите — на сорок и не старше. Вам, безусловно, пошло на пользу то, что по пути домой, вы похудели на пять стоунов!

На пять стоунов?! На семьдесят фунтов?! Неужели он был как откормленный боров!:

— Я так боялась за вас, ведь на корабле вы почти совсем ничего не ели! — ворковала Эзме, пока горничная помогала ей надеть накидку, а камердинер подавал Маклохлану плащ.

— Всего лишь морская болезнь, — солгал он для слуг, пока Максуини открывал им дверь. Ему показалось, или губы Максуини изогнулись в подобии улыбки? — Мы вернемся поздно, — сухо сообщил дворецкому Куинн, пропуская Эзме вперед.

В карете Маклохлан, как обычно, забился в угол и скрестил руки на груди, а Эзме расправила юбки с самым надменным выражением на лице.

— Я и представить не мог, что вам так хорошо удастся изображать дурочку, — холодно заметил он.

— Я тоже, — призналась Эзме. — Оказывается, все очень просто. Надо всего лишь притвориться, что мне лет пять, не больше… А вам удается изображать дурачка?

Маклохлан нахмурился и сгорбился на сиденье.

— Сядьте прямо, не горбитесь.

Он не пошевелился и не ответил.

— Ну, и кто же из нас теперь ведет себя как пятилетний ребенок?

— А вы не ведите себя так, словно вы — моя мать! «Сядь прямо, веди себя хорошо»… С меня хватит, пышечка! — буркнул он. — Я обязан Джейми жизнью, но не желаю быть посмешищем — ни в ваших глазах, ни в чьих-либо еще!

Она посмотрела на него так, словно он просил у нее Скунский камень — древний коронационный камень шотландских королей.

— И вы смеете выговаривать мне, хотя сами постоянно издеваетесь надо мной?!

— Ничего подобного! — возразил Куинн.

— Незачем спорить, — продолжала Эзме. — Вы намеренно игнорируете меня, утаиваете от меня важные сведения, оскорбляете меня… У вас хватило бесстыдства и наглости поцеловать меня — и тем не менее вы требуете, чтобы я относилась к вам с уважением?

Куинн скрестил руки на груди и нахмурился. Похоже, при случае Эзме с радостью пристрелит его и спляшет на его могиле, лишь бы только ее деяние не сочли противозаконным!

— Если предпочитаете, чтобы я обращался с вами как с девственницей-весталкой, так тому и быть! Уверяю вас, мне это совсем не трудно.

Карета остановилась перед ярко освещенным особняком из темно-серого камня, еще более внушительным, чем фамильный особняк семьи Куинна.

— Приехали! — буркнул он. — Не забывайте, зачем мы здесь!

— И вы не забывайте — кстати, и о том, что я сестра Джейми Маккалана.

Эзме взяла Маклохлана под руку и, не глядя по сторонам, направилась к дому. Как он смеет так разговаривать с ней? Какая наглость — требовать, чтобы она относилась к нему с уважением, когда он только и делает, что высмеивает, и дразнит, и… целует ее!

Их проводили в парадную гостиную, обставленную дорогой мебелью, обитой темно-синим бархатом с серебристой парчовой отделкой. В высоких китайских вазах благоухали тепличные розы. Они приехали не первые: в гостиной уже толпились нарядные гости. Мужчины казались похожими друг на друга — в темных пиджаках, белоснежных рубашках, искусно повязанных галстуках, белых бриджах и чулках, в туфлях с начищенными до зеркального блеска пряжками. Дамы же больше всего напоминали пестрый букет цветов. Оттенки платьев варьировались от темно-алых и черных до ярко-розовых и желтых, зеленые ленты и тесьма вполне могли бы сойти за листву. Одинаково модными были прически — кудри, локоны и ленты; гостьи помоложе украсили свои волосы цветами. Дамы постарше щеголяли в тюрбанах, также украшенных цветами или драгоценными камнями. Драгоценности всех оттенков и размеров буквально слепили глаза. Правда, Эзме решила, что скромная нитка жемчуга, которую Джейми подарил ей, когда ей исполнился двадцать один год, прекраснее всех бриллиантов, потому что подарок был сделан с любовью и от чистого сердца.

— А, вот вы где! — воскликнула Катриона, спеша им навстречу.

На ней было платье из бледно-зеленого бархата, которое очень шло к ее глазам. В волосах поблескивали жемчужины, на шее сияло жемчужное колье; руки до локтя были затянуты в белоснежные перчатки. Из-под платья выглядывали мыски таких же белоснежных атласных туфелек. Движения Катрионы были исполнены грации, а улыбка дышала радушием. Ничего удивительного, что молодые люди так и вились вокруг нее; вот и Джейми влюбился в нее по уши. Эзме стало грустно. Интересно, кто полюбит ее с ее любовью к юриспруденции? Способны ли молодые люди оценить ее глубокие познания, разделить ее гордость грамотно составленным завещанием или документом о передаче имущества? Понравится ли женихам ее безразличие к модным нарядам и прическам или то, что ее пальцы вечно выпачканы чернилами?

Очевидно, Маклохлан все же находит ее привлекательной, несмотря ни на что. Правда, не стоит думать, что за его поцелуями стоит какое-то искреннее чувство. Наверное, его просто влечет к ней. Едва ли это надолго.

— Прошу вас, познакомьтесь с моим отцом, — проворковала Катриона, направляясь к пожилому седовласому джентльмену с морщинистым лицом, похожим на печеное яблоко, и худым, как палка.

Граф сидел у камина, который словно поддерживали фигуры двух мраморных полуобнаженных нимф.

Эзме все время ловила на себе любопытные взгляды других гостей. Ей стало не по себе, но она старалась держаться так, словно она давно привыкла к обществу нарядно одетых, богатых аристократов. Время от времени она украдкой косилась на своего спутника. Маклохлан выглядел весьма уверенно. Похоже, многие гостьи откровенно любуются им. А Катриона привлекает к себе внимание всех мужчин старше пятнадцати лет.

— Папа, — сказала Катриона, подводя их к пожилому джентльмену, — это граф Дубхейген и его жена. Они только что вернулись с Ямайки!

— Кто? — спросил старик, хмурясь и приставляя ладонь к правому уху, из которого торчали седые волоски.