Эммуска Орчи - Неуловимый Сапожок Страница 18

Тогда он заключал ее в объятия, пронизанный неожиданным желанием отогнать от себя все другие мысли, чувства и страсти, кроме тех, которые делали его рабом ее красоты и ее улыбки.

– Перси, – прошептала она, освобождаясь из крепких объятий, глядя прямо ему в глаза и видя в них всю безграничную власть над ним в это божественное мгновение. – Перси, не предпринимай этой ночью ничего безрассудного. Этот человек все подстроил вчера специально… Он тебя ненавидит и…

Но в ту же секунду изменилось его лицо: отяжелевшие веки буквально упали на глаза, расслабились напряженные губы, на которых тут же заиграла нежная, полузастенчивая-полуглупая улыбка.

– О, да. Этот точно ненавидит, д'рагая, – пропел он в ответ своим привычным, растянутым, намеренно манерным тоном.

– Точно… ненавидит. Но ведь это-то и удивительно, черт побери, – он же не знает того, что знаю я. Хотя, на самом деле… А-а-а… Никто ничего не знает… В этот самый момент… – И он вдруг засмеялся легко, беззаботно, мягко поправляя при этом узел кружевного галстука.

– Перси, – укоризненно сказала она.

– Да, д'рагая?

– Недавно, когда ты привез из Англии Джульетту Марни и Деруледе… я терпела адские муки… и…

Издав короткий и грустный вздох, он мягко ответил:

– Я знаю, д'рагая. Меня только это и тревожит. Я знаю, что ты беспокоишься, и потому вынужден делать все чертовски быстро, чтобы не держать тебя в неизвестности слишком долго… Теперь я не могу отрывать Фоулкса от молодой жены, а Тони и все остальные ужасно медлительны…

– Перси! – сказала она вновь с серьезной горячностью.

– Знаю, знаю, – виновато вздохнул он. – Да. Но я недостоин твоих волнений. Небу известно, какой скотиной я был годами, когда пренебрегал тобой, когда игнорировал твою преданность, которую и сейчас-то едва ли заслуживаю, увы.

Маргарита хотела сказать еще что-то, но была остановлена появлением Джульетты Марни.

– Некоторые из гостей уже прибыли, леди Блейкни, – сказала девушка, пытаясь оправдать свое появление. – Я думала, вы захотите узнать – кто.

Джульетта выглядела почти девочкой в простом белом платье без единого украшения на шее и руках. Маргарита приветствовала ее с самой естественной сердечностью.

– Вы выглядите сегодня очаровательно, не так ли, сэр Перси?

– Благодаря вашему великодушию, – несколько грустно улыбнулась Джульетта. – Одеваясь сейчас, я вспомнила, как любила когда-то носить драгоценности моей матери, она ими так гордилась…

– Будем надеяться, дорогая, что однажды они к вам вернутся, – туманно ответила Маргарита, провожая девушку из кабинета в большую приемную.

– Я надеюсь на это, – вздохнула Джульетта. – Когда после смерти моего дорогого отца во Франции стало так неспокойно, его духовник, аббат Фуке, вызвался сохранить драгоценности матери для меня. Он сказал, что они будут в безопасности среди сокровищ его маленькой церкви в Булони. Он не считал это святотатством, просто решил, что укрыть их там будет всего надежнее. Никому ведь не придет в голову искать бриллианты Марни в склепе деревенской церкви.

Маргарита ничего не ответила. Каковы бы ни были ее мысли по этому поводу, она посчитала за лучшее не нарушать спокойной уверенности девушки.

– Милый аббат Фуке, – добавила после некоторого молчания Джульетта. – Ничего подобного той преданности, верности, которая есть у него, никогда не будет при новом правительстве так называемого равенства; он бы не пожалел жизни за меня или за моего отца! И я знаю, что он не оставит драгоценности, доверенные его попечению, до тех пор, пока дышит, пока у него хватит сил их защищать!

Маргарита предпочла бы поговорить на эту тему немного позже. Слишком больно было видеть откровенную надежду бедной Джульетты на то, чего, по совершенной уверенности Маргариты, уже никогда не будет. Леди Блейкни слишком хорошо знала, что творилось сейчас во Франции: грабежи, конфискации, узаконенное воровство, открытое разбойничество – и все во имя равенства, братства, патриотизма. Она, конечно же, ничего не знала об аббате Фуке, но трогательный образ преданного старика, сотканный проникнутыми любовью словами Джульетты, тронул ее отзывчивое сердце. Не только понимание политической ситуации, сложившейся во Франции, но и собственные чувства подсказывали ей, что, вручив старому аббату фамильные драгоценности, Джульетта тем самым неожиданно поставила этого человека под угрозу наказания, ибо новое правительство официально не разрешало иметь какие-либо драгоценности. Однако теперь все равно уже не было ни времени, ни возможности продолжать разговор. Маргарита решила вернуться к нему попозже, наедине с мадемуазель де Марни, и лишь после того, как посоветуется с мужем, каким образом можно возвратить юной особе ее собственность и вызволить верного старика из опасности, в которую он оказался ввергнутым без всякого злого умысла.

Разговаривая, женщины достигли первой комнаты из анфилады апартаментов, в которых должен был разыграться блестящий праздник. Лестница и холл внизу были уже заполнены прибывшими гостями.

Попросив Джульетту остаться пока в бальной зале, леди Блейкни заняла свое место на изысканно украшенной площадке, готовая приветствовать первых гостей. Элита фешенебельного общества проплывала мимо нее непрерывным потоком, и для каждого она находила улыбку и приятное слово, обмениваясь утонченным обращением, предписываемым этому обществу мотыльков витиеватым стилем того времени.

По мере продвижения гостей по лестнице лакей выкрикивал их имена, известные либо в политике, либо в спорте, либо в искусстве и науке, имена великие и исторические, имена скромные и только что обратившие на себя внимание. Просторные комнаты быстро наполнялись. Его королевское высочество, говорили, уже сошел со своей прогулочный яхты. Отовсюду доносился несмолкаемый шум, смех, разговоры, напоминающие гомон птиц.

Огромные букеты абрикосовых роз в серебряных вазах наполняли воздух тяжелым изысканным ароматом. Захлопали веера. Оркестр исторгнул из своих недр первые такты гавота, и в этот момент лакей у подножья лестницы выкрикнул звучным голосом:

– Мадемуазель Дезире Кондей и месье Шовелен!

Сердце Маргариты дрогнуло, неожиданно она почувствовала удушье. Сначала она увидела не Кондей, а лишь гибкую фигуру Шовелена, одетого, как обычно, во все черное, со сцепленными за спиной руками и слегка склоненной головой. Он медленно поднимался по широкой лестнице среди других празднично разодетых мужчин и женщин, смотревших без тени любопытства на бывшего посла революционной Франции.

Демуазель Кондей шла впереди Шовелена, но затем остановилась на площадке, дабы присесть в самом уважительном и утонченном реверансе перед хозяйкой дома. Она победно улыбалась, прекрасно одетая, в маленьком веночке из золотых листьев в волосах, с единственным, но совершенно королевским камнем, и в роскошнейшем бриллиантовом ожерелье на превосходно вылепленной шее.