Меж двух орлов - Оксана Зиентек Страница 20

Пан Януш прошелся по покою туда-сюда, не замечая, что попирает тканные половички грязными сапогами. Никто из женщин не решился сделать ему об этом напомнить. Негоже победителю и защитнику каким-то половичками пенять. Отстираются. Сообразив, что женщины, вообще-то, ждут от него ответа, пан Соколувский наконец-то опомнился.

– Среди нападавших рыцарь оказался. Ну-у… Так-себе рыцаришко, если честно. У нас с Гжесем доспехи-то подобротнее будут. Но не наш, чужоземец какой-то. Нельзя, чтобы слух пошел, что, мол, в княжестве нашем погане верных Творцу рыцарей убивают. Орденцы вой поднимут на весь просвещенный мир.

– А так разве ж не поднимут? – Глаза у Марыли прямо-таки светились любопыством. Надо же! Рыцарь! Да еще и иноземный.

– А так-то, с чего поднимать? – Пан Януш равнодушно пожал плечами. – Какой-то злыдень, у родни которого и денег-то на толковый доспех не нашлось, напал на мое поместье. Мы с Гжегошем и Лукашем – старый рыцарь с двумя добрыми сыновьями – поднялись и нае… начистили поганцу морду.

После чего возблагодарили Творца за победу и выручку с этой кучи железа благочестиво пожертвовали на храм. Святыню в Ясвновке с чего-то отстраивать надо же. А ядзвины, мы с Борутой о том договорились, в эту ночь и близко от наших границ не проходили.

– Так разве рыцарь не видел, кто его бил? – Миросе все это казалось непомерно сложным и, вместе с тем, удивительным. Все как в старинных песнях, которые отец с товарищами иногда пели у камина.

– Миросько, неужто ты думаешь, что чужоземец нашего от ядзвина отличит? – Пан Януш снова улыбнулся. – Мы для них все – на одно лицо. А и начнет что болтать… Не было там никаких ядзвинов, то мои хлопы, что до этого в лесу прятались, выскочили и их побили. А мы подмогли.

– Ой, Яно-очку…. – Пани Малгожата опасливо покачала головой. – А если проговорится кто из наших? Из пахолков?

– Окстись, Малгосю! Ну кто поверит какому-то пахолку, когда его слово – против двух шляхетских?

– И то правда.  – Кротко согласилась пани Малгожата с мужем.

А потом все стало совсем неинтересно. Дом надлежало привести в порядок. Разбросанные в спешке одежду и добро снова пораскладывать по сундукам. Затоптанные половицы отмыть. Закопченные покои проветрить…

Потом надо было посмотреть, сильно ли пострадали хлопы. Помочь болящим и раненым. Собрать то да сё для погорельцев. Всех накормить за хозяйский кошт, победы ради. Для такого случая пани Малгожата даже распорядилась выкатить из подвала бочонок пива, их тех, что держала для особого случая.

– На Марыськину свадьбу хватит, – здраво рассудила она, – а до Мироськиной – новое сварить успеем.

Потом вернулся Гжегош. И все повторилось сначала: объятия, расспросы, ахи и охи…

К вечеру в Соколуве мало что напоминало о недавнем набеге. Только несколько телег с трупами, которые пан Януш распорядился завтра выслать в город.

– Пусть их там пан храмовник хоронит. В благословенной земле. А то начнут еще, чего доброго, ночами по лесам шастать. Мало мне хлопот с живыми орденцами, еще орденцев-упырей не хватало. – Проворчал он недовольно, обходя страшный груз, спрятанный под рогожкой, стороной. Обернувшись, еще раз осенил телеги знаком Творца и велел возницам двигать.

Потом уже Соколувские узнают, что к Августову Гжесь с пахолками успели в самый последний момент, когда нападающие уже полезли на стены. Что старшему рыцарю, который повел своих людей к Августову в обход Соколува, повезло гораздо меньше, чем его иноземному товарищу.

И теперь хлопы старого Августа тесали из дубовой колоды добротный, достойных рыцаря гроб, чтобы отправить тело в замок к пану каштеляну. А что он с ним собирается делать, похоронить, отдать орденцам или еще что, это уже было никому не интересно. Пусть хоть в замковый ров выкидывает, то благочестивых пущан уже не касалось.

Зато пани Августова прислала молодым Соколувой и Соколувнам по коралловым бусам из личного сундучка. В благодарность за спасение мужа и добра.

Вот так славно закончился очередной набег на земли пущан. И, хотя бочки с водой пан Януш убирать не  велел, теперь можно было спокойно задуматься о свадьбах.

Стоило хозяевам Соколува привести в порядок дом и двор, как вспомнилось о новой головной боли. Что делать с пленником? Будь он обычным кнехтом, прирезали бы его, да и вся недолга. Но со шляхтычем, да еще и иностранным, так поступать не годилось. Поэтому пан Януш, недобрым словом помянув самого рыцаря, его матушку, бабку и всю родню до седьмого колена, велел вытащить рыцаря из ямы и принести в покои.

Без доспеха, отмытый и переодетый в старую одежку, которая Гжегошу была уже маловата, а Лукашику – широковата, он совсем не выглядел страшным. Обычный молодой парень. Пани Малгожата, глядя, на его худощавую фигуру и впалые щеки прямо расчувствовалась.

– Ой-йей, сынек, да чи ты с великого глоду разбойничать пошел? А чи такой и уродился, одни шкура да кости?

– Не спеши его жалеть, Малгосю, – буркнул пан Януш, очень недовольный всей этой суетой.  – Видела бы ты, как он мечом махал. Вертлявый, гад, я аж упарился.

Пленник (или гость?) некоторое время прислушивался к звукам незнакомого языка, скромно стоя в пороге. Впрочем, когда его жестами пригласили к столу, притворяться непонятливым не стал.

Сев за стол, парень первым делом потянулся к ложке, за что тут же получил по рукам от пана Януша.

– Куда цапаешь? – Строго спросил пан Януш, сердито хмуря бровь. – Тебя мать что, молитвам не учила?

Ответом ему было только возмущенное лопотание на незнакомом языке. Пан Януш, немного знающий язык, на котором говорили как орденцы, так и бранденбуры, только покачал головой.

– Гжесю, ты разбираешь, по-каковски это? Чет-то мне речь его сильно на храмовую похожа.

Гжесь, чьими способностями к науке отец очень гордился (и за чью науку отогнал храмовнику не одного барана), прислушался.

– Понимает ли пан речь святого Храма? – Задал он наконец вопрос, старательно собирая в кучу полузабытые слова.

– О, Творец!  – Обрадованно вскричал гость и разразился торопливой тирадой на языке, на котором храмовник по большим праздникам читал в храме книгу Творца. Так, вроде, было почетнее и торжественнее.

– Да не чирикай ты! – Пан Януш снова поморщился. – Говори, как в храме, раз по-людски