Меж двух орлов - Оксана Зиентек Страница 21

Терпеливо дождавшись, пока Гжесь переведет, пан Януш велел сыну.

– Спроси, как зовут его и какого он роду. Доспех доспехом, а кто его знает. Может, достойному шляхтычу с таким худородным и из одной миски хлебать зазорно?

– Его зовут дон Ромеро, – сказал Гжегош, терпеливо выслушав все, что пожелал ответить чужеземец. – Дон Ромеро… в общем, откуда-то и такого-то герба. Тата, не спрашивайте точнее, я все равно половину не запомнил, а переспрашивать стыдно.

– Ну, и то хлеб. – Довольно кивнул пан Соколувский. Пани Малгожата и Зося смотрели на Гжеся, как на ясно солнышко, гордясь ученостью сына и мужа. А младшие во все глаза разглядывали пришлого. – Скажи этому пану Ромеро, сынек, что у нас, не помолившись, за ложку хвататься не принято.

Дождавшись перевода, гость понятливо закивал головой. И, в свою очередь, начал что-то доказывать Гжегошу. При этом он размахивал руками, словно немой Тодось с рынка, Лукашу даже пришлось отодвинуться в сторону, чтобы не получить по носу.

– Он говорит, – начал переводить Гжегош, недовольно хмурясь, – что он не сдавался в плен и не признает себя пленником. Он говорит, что его победили нечестно, напав сзади, и требует вернуть его имущество и отпустить.

– Скажи этому умнику, – Ответил пан Януш, – что если мы сейчас начнем все разбирать по рыцарскому кодексу, каша остынет.

Сказав это, старый рыцарь нарочито торжественно встал и начал читать общую молитву. Все домашние последовали его примеру. Чужеземцу ничего не осталось, как сделать то же самое. Помолившись и осенив себя знаком Творца, все взялись за ложки.

Надо отдать должное пану Ромеро, если за трапезой что и показалось ему непривычным, виду он не подал. И лишь дождавшись, пока пан Януш, наевшись, собрался вставать из-за стола, напомнил.

– Так как быть с его имуществом?

– Переведи ему, сынек, – степенно ответил пан Януш, – что имущество его я могу ему вернуть. Даже подштанники. Тем более, они у него хоть и драные, но из шелка. А доспех – нет. Что с бою взято – то свято.

– Он возражает, – продолжил Гжегош после того, как перевел гостю все и выслушал ответ. – Говорит, никакого боя не было. Его просто приложили сзади какой-то дубиной и больше он ничего не помнит.

– Так кто ж ему, сынек, виноват?! – Пан Соколувский развел руками, показывая свою беспомощность. – Приехал бы днем, а лучше, утречком, а то по солцепеку биться несподручно. Протрубил бы в рог, бросая вызов… С ним и бились бы, как с рыцарем. А он напал ночью, как дрань, как дрань и получил, чем попало. Пусть спасибо скажет, что шлем выдержал.

Выслушав такое, чужеземец сразу как-то сник, словно став еще мельче. «Знает котка, чье сало сьела» – с легким злорадством подумала Мирося, вспоминая, какого страху натерпелась из-за этого болтуна. Марыся же, наоборот, слишком пристально разглядывала гостя. Настолько пристально, он заметил. И слегка склонил голову, выказывая уважение юной панне.

– И что со мной теперь будет? – Спросил рыцарь.

– А что с тобой сделаешь? – Пан Януш, видно, все уже для себя решил. Поэтому ответил быстро и довольно равнодушно. – Выкупа толкового с тебя, судя по рваным штанам, не дождешься. А как подумаю, из какой дали ты, пан Ромеро, к орденцам прибился…  – Он безнадежно махнул рукой. – Во сколько мне гонец встанет, да сколько тебя кормить, пока выкуп придет…

В общем, не обижайся, пан Ромеро, но мне ты без надобности. Отошлю тебя с оказией пану каштеляну, пусть он рассуждает.

– Тата! – Не выдержав, возмутился Гжегош. – Вы, тата, всегда были мастер складно слово сказать. А того, как я ему это все переводить буду, и не подумали.

– Не мое это дело, о таком думать. Мое дело было храмовнику за вашу науку платить и с тебя за лень спрашивать. И, по всему видно, с тебя хорошо спрашивал, а Лукашика жалел сильно. Ничего, – пан Януш погрозил младшему сыну, – не поздно еще нагнать.

На том пан Януш посчитал разговор оконченным. Пленника-гостя проводили в покой повыше. «Чтобы дурная мысль в голову не пришла, ночью из окна прыгать» – пояснил пан Януш в ответ на вопросительный взгляд пани Малгожаты.

– Не обессудь, пан Ромеро, – извинился он перед чужоземцем, – мы гостей не ждали. Так что чем богаты…  – и собственноручно задвинул за гостем тяжелый засов на двери.

– Мироська, ты видела, какие у него глаза?! – Зашептала Марыля, стоило сестрам остаться вечером в их светелке вдвоем. – Чисто тебе вишни!

– Глаза как глаза, – не согласилась Мирослава. – Ничего так, конечно, но мелковат. Их там что, правда не кормят, что ли? Гжесю та рубашка еще перед свадьбой в плечах тесновата была…

– Не всем же такими богатырями быть, как твой ядзвин, – Непонятно с чего обиделась сестра. – А Ясновский, между прочим, ненамного больше.

– Лукаш подрастет, не хуже нашего Гжеся будет. А этот так и останется мелким.  – Не соглашалась Мирослава. Ей пленник почему-то совсем не понравился. Вроде, вел себя пристойно, молился истово, радовался искреннее, что не к поганам попал… Но был он весь какой-то чужой.

Ядзвин Борута, и тот казался ближе. Может, из-за непонятного говора, может, из-за того, что был он весь такой, словно закопченный. По манерам видно, что шляхтыч, а вид загорелый, словно у хлопа, что день и ночь под солнцем поле пашет…

– Вот и шла бы за своего Лукаша! – В сердцах воскликнула Марыля и привычно попыталась стукнуть сестру подушкой.

– Да я бы пошла, кабы меня за него сговорили. – Кротко ответила Мирослава, тем не менее, ловко уворачиваясь и перехватывая подушку сестры. – Но за Лукаша сговорили тебя, а меня – вообще за ядзвина. И не пойму я, чего ты дерешься?

– Ничего. Так, просто. Отдай подушку! – Марыля немного поборолась, пытаясь отвоевать свою подушку. А когда Мирослава сдалась, старшая сестра отвернулась к стенке и сделала вид, что засыпает.

– Дурная ты, Марысько… – Мирося вздохнула и попыталась уснуть.

Сон не шел. В голове все крутился вчерашний рассказ отца о том, как Борута помог оборонить Соколув. И как искренне тревожился о том, чтобы с ними ничего не случилось. Почему-то сейчас именно ядзвин, а не этот