Жанна Бурен - Дамская комната Страница 22

— Ваш отец не оказал милости меня пригласить!

— Верно, я не исполняю своего долга!

Зал вокруг них звенел смехом, повсюду бурлили разговоры, кипела жизнь…

— Пойду поговорю с несколькими вдовушками, прежде чем уйти, — сказала Шарлотта.

— Не могу ли я пригласить вас на танец, тетя?

— О, спасибо, племянник. Меня ждут больные. Да я и готова побиться об заклад, что вам куда приятнее встать в цепочку этой каролы с молодой женой, чем со старой родственницей!

Бертран запротестовал, но кончил тем, что увлек одетую во все зеленое Лодину в центр зала, где завязывались и развязывались причудливые фигуры танца.

За ними последовали и Этьен с Матильдой, предварительно убедившись в том, что их юные дочери не остались без внимания кавалеров.

Жанна, очень скоро заметившая Рютбёфа в углу зала, старалась как можно естественнее оказаться поблизости к нему. Отпустив руки обоих партнеров, она незаметно отошла от танцующих и подошла к поэту, стоявшему у задней стены со своей виелью под мышкой.

— Наконец-то я вижу вас снова! — воскликнула она, приближаясь к нему. — Чем объяснить такое долгое молчание и даже исчезновение?

— Я же говорил вам, кажется, мадемуазель, что возвращение ваших родителей отдалит меня от вас.

— Не вижу причины! Мама на днях высказала удивление вашим отсутствием, которое, верьте мне, кажется ей более необъяснимым, чем присутствие. Вам нравится мой камзол? Как вы находите меня сегодня?

— Очаровательной!

Вознагражденная за свои кокетливые усилия, девушка взяла поэта за руку.

— Потанцуйте со мною.

— Я предпочитаю смотреть на вас.

— Как я развлекаюсь с другими?

По лицу Рютбёфа пробежала гримаса, словно сделавшая еще длиннее его большой нос.

— Не ведите себя вызывающе, мадемуазель. Это вам не идет.

— Что же, по-вашему, мне идет?

— Побольше прелести, но и известная осторожность.

— Спасибо за прелесть, но осторожность — это уже слишком! Меня раздражает уважение, которое она внушает при моем приближении!

— Вы предпочитаете, чтобы ее вообще не было?

Искра насмешки, оттенок непристойности, мелькнувшие во взгляде поэта, Жанне не понравились.

— Как вам не стыдно! Или вы забыли правила вежливости? Вы разговариваете не с какой-нибудь из ваших бесстыдниц! — неожиданно жестко проговорила она.

Закончив танец с женой, к ним подошел метр Брюнель.

— Святой Элуа, давненько я вас не видел, Рютбёф! Как ваши стихи?

Не давая поэту времени ответить, он обратился к дочери:

— Идемте, Жанна. Мне хочется потанцевать с вами.

— Но, папа…

— Вы что, заняты?

— Видите ли…

— Видите ли, вы предпочитаете оставаться с тем, кто вас компрометирует, ведя с вами с глазу на глаз какие-то тайные разговоры в удалении от ваших сверстников, — продолжал ювелир, решивший, видно, заставить их выслушать себя. — Эти манеры не для вас, моей дочери, и я надеюсь, что этого больше не будет!

— Мы ни в чем не можем себя упрекнуть, метр Брюнель! Уверяю вас!

— Надеюсь! Но все видели, как из-за вас этот ребенок ушел из компании, которую никогда не следует покидать таким образом. За нее отвечаю я, знайте это, а вовсе не вы, и вы никогда не будете в такой роли! Запомните это! Идемте, Жанна, следуйте за мной!

Тон не допускал возражений. Подав дрожащую руку, Жанна с отцом удалились.

— Вы сердитесь на меня сейчас, дочка, — сказал Этьен, — и меня это огорчает, но со временем вы меня поймете. Вы должны знать, что я слишком нежно отношусь к вам, чтобы позволить вам погубить свою молодость, как, увы, случилось с одной из ваших сестер. Моей единственной заботой является желание защитить вас от себя самой. Это не доставляет удовольствия ни мне, ни вам, но это мой долг, и я не премину его исполнить!

Они подошли к кругу танцующих.

— Вашу руку, дочь, и встанем в круг.

Это было приглашение, прозвучавшее как приказ. В этом отношении Жанна совершенно не заблуждалась.

Музыканты завели новую каролу. Когда она закончилась, девушка пыталась увидеть среди ходивших взад и вперед гостей праздника Рютбёфа. На прежнем месте его не было. Куда он мог деться?

— Вам весело?

Из толпы вынырнула Мари. Она выглядела настолько оживленной, насколько это позволяла ее робость.

— А вы?

— Я только что познакомил вашу сестру с сыном одного из моих самых старых фламандских друзей, ювелира из Брюгге, — объяснил метр Брюнель, который задался целью следить за своими дочерьми во время праздника. — Это юноша с богатым будущим, семью которого я хорошо знаю и в кого могу полностью поверить, — закончил он несколько неестественным тоном.

— С того момента он меня не покидал, — заверила Мари с восхищенным видом.

— Нет ли у вас, отец, претендента и для меня? — осведомилась Жанна тоном, в который хотела вложить вызов, но он был лишь взволнованным.

— Все может быть, все может быть… но время еще не пришло. С этими словами, обещавшими продолжение в будущем, ювелир вышел из круга, готовившегося к ронде, этому танцу с песнями, ритм которого казался ему слишком неподходящим для его возраста.

— Вы не думаете, что, проявляя по отношению к Жанне такую непререкаемую властность, вы толкаете ее к поэту? — спросила Матильда подошедшего мужа.

Она ответила на приветствия нескольких жен старых членов братства, с которыми была знакома, но виделась довольно редко.

— Вмешиваться следует тогда, пока еще есть время, дорогая, верьте мне! Я вовсе не намерен допускать возобновления с ней ошибок, допущенных в свое время по отношению к Флори. Мы заплатили за них слишком дорого!

Рютбёф покинул оживленно бурливший зал, где запахи разогревшихся тел начинали брать верх над ароматом восковых свечей, над запахами мускуса, жасмина или бергамота, которыми были надушены танцующие.

В своем жалком пальто, с виелью под мышкой, он бежал оттуда.

На улице его встретил резкий, как пощечина, ледяной воздух, но унижение было для него страшнее холода. Стыд, тем более глубокий, что все происходило на глазах публики, леденил ему кровь больше, чем мороз. Полученное оскорбление, последняя пощечина из уже ставшего длинным списка, казалось ему вершиной переживаний.

«Этот торговец, видно, презирает меня, раз позволяет себе так разговаривать со мною! Никогда, да, никогда он не согласится на то, чтобы его дочь встречалась с таким ничтожеством, как я!»

Поэт злобно отшвырнул ногой хватавшую его за пятки бродячую собаку. Его обругал находившийся поблизости нищий. Точно так же поступили и рыбаки, тащившие с берега Сены корзины, наполненные рыбой: чешуя искрилась на еще живых рыбинах.