Маргарет Портер - Опасные забавы Страница 22

– Насколько я могу судить, при всем твоем целомудрии ты не ревностная католичка, а невежественная англиканка. Для тебя единственная разница между католическим священником и англиканским пастором только в том, что один не может жениться, а другой может. Да, результат твоего религиозного воспитания плачевен.

– Папа был свободомыслящим человеком, – попыталась защититься Розали. – Он любил говорить, что добро и зло – это понятия, а не догмы, а истинное для одного может быть совершенно ложным для другого.

– Похоже, что он утратил моральные принципы после стольких лет жизни в стране, управляемой радикалами и атеистами.

– Но он считал, что лучше верить в Бога, пусть и по-своему, чем ни во что не верить. Он также говорил, что любой документ, утверждающий права личности, дает человеку возможность выбрать близкую ему по духу религию, равно как и правительство. Удивительно, что его не посадили в тюрьму, – задумчиво проговорила она. – Он ни от кого не таил и открыто выражал свои взгляды.

Матильда рассмеялась.

– Боюсь, что эта фамильная черта всех Лавгроувов. И вот тебе мой совет: отложи моток. Тебе нужно поднять настроение, а ты предаешься мрачным мыслям. Дай-ка я расскажу тебе одну историю. Мне ее недавно поведала соседка.

Розали послушалась, но так и не смогла сосредоточиться и внять рассказу мисс Оуэнсон. Она долго держала на коленях книгу, не раскрывая ее, и смотрела на горящий в камине огонь.

Несколько недель Розали старалась не обращать внимание на боль в лодыжке и надеялась, что от постоянных упражнений ей станет лучше. Теперь она была готова согласиться со словами Матильды и признать, что растяжение оказалось тяжелым, а до выздоровления еще далеко. Как выяснилось, лечение было еще опаснее вывиха, – затянувшаяся неподвижность стала злейшим врагом танцовщицы. Ее руки ослабели от бездействия, а когда она напрягала мышцы икр и бедер, то не ощущала их упругости и силы. Но даже если ей не суждено вернуться на сцену, она сможет сохранить выработанную годами осанку. Ее ноги легко способны встать в первую позицию, сгибаться, принимая форму арки, и двигаться по диагонали, а не прямо.

Тишина и спокойствие Бибери невольно рождали в ней тревогу, а мысли о будущем повергали в отчаяние. Тянулись однообразные дни, а она все сидела в своем инвалидном кресле у окна. Когда Розали уставала смотреть на реку и мельницу, то ее внимание переключалось на приезжающих и отъезжающих в соседнем гостиничном дворе. Она скучала по Лондону, его шумным улицам с вереницей карет, магазинам с дорогими товарами, что были ей не по карману, и по театрам, в которых она выступала.

Она нахмурилась и перевела взгляд вниз на перевязанное колено, моля судьбу отпустить ей еще несколько лет для танцев. Оставить работу, похоронить свой талант в двадцать один год было бы слишком странно, и она старалась о этом не думать.

Бибери располагался как бы в центре треугольника, состоявшего из трех городов – Нортлича, Фейфорда и Сиринчестера. Достопримечательностей в селении было немного – замок, старинная церковь с башенными часами и уютная гостиница «Лебедь» с пристройками, тянущимися вдоль берега реки Коли. Через нее вел прочный каменный мост с тройной аркой.

Хозяин гостиницы приятно удивился, когда к его двери подъехала карета, и самонадеянно решил, что Джервас у него переночует.

– А может быть, вам нужны лошади до следующей остановки в Глочестере, сэр? – полюбопытствовал он и с гордым видом указал на свою большую конюшню и каретный двор.

– У меня нет точного плана на будущее, – откликнулся Джервас. – На моих форейторов нужно накормить и напоить. И моего слугу тоже.

– А как же вы, сэр?

– Сейчас мне ничего не нужно, прежде я должен встретиться с мадемуазель де Барант. Возможно, вы с ней знакомы?

Хозяин гостиницы покачал лысеющей головой.

– Не могу сказать, что мне известно это имя.

– Не приезжала ли сюда из Лондона какая-нибудь молодая особа?

– У мисс Лавгроув сейчас гостит ее племянница, и я слышал, что раньше она жила где-то в окрестностях Лондона. Она служит в театре, хотя, глядя на нее, вы никогда об том не подумаете. Она очень скромная и робкая. И всегда была такой.

– А как мне найти дом мисс Лавгроув?

Хозяин указал на особняк по соседству с гостиницей. Он был выстроен из того же светлого, выцветшего камня. Джервас окинул взором высокие трубы, слуховые окна и крытую шифером крышу. Он попросил своего слугу Уэбстера расспросить поподробнее владельца «Лебедя» и вышел из гостиницы.

У двери Лавгроувов рос раскидистый кустарник, на двери поблескивал медный колокольчик. Худощавая немолодая женщина, ответившая на стук Джерваса, вряд ли расслышала его имя и не поняла, кто он такой. Когда он повторил, что желал бы поговорить с мадемуазель де Барант, она пригласила его войти и пробормотала, что хозяйка сейчас пустится.

Несмотря на простоту, мебель была подобрана со вкусом, а ее отполированная поверхность свидетельствовала, что за ней долгие годы постоянно ухаживали. В гостиной, уютной комнате с прочными деревянными панелями и ярким персидским ковром, он понял, что не ошибся адресом. На стенах висели четыре картины, написанные маслом. На трех из них была изображена девушка с тонкими чертами лица, светло-каштановыми кудрями и мечтательным, зовущим взглядом. Он узнал ее сразу.

На портрете овальной формы юная Розали убаюкивала ягненка, ее легкий наряд приоткрывал нежную грудь. На другой картине она была нарисована в виде розовощекого херувима с пышными белыми крыльями. А на третьей – позировала художнику в полный рост в балетном костюме. Джервас догадался, что четвертая, самая большая картина, принадлежит кисти Фрагонара. Улыбающаяся брюнетка, несомненно, Дельфина де Барант, приподняла свои пышные голубые юбки, обнажив стройные икры и туфли. Он услышал шаги и с надеждой повернулся к двери.

В комнату вошла высокая женщина с довольно неприветливым выражением лица.

– Я Матильда Лавгроув, сэр, – представилась она. – Энни сказала, что вы разыскиваете мою племянницу. Могу я выяснить, как вы узнали, что она здесь?

– Об этом мне сказала ее приятельница, миссис Гримальди.

– Прошу вас, садитесь, сэр, – сухо проговорила она. – Я должна вам кое-что объяснить, чтобы вы поняли.

Она сомкнула брови в тонкую, прямую линию и показалась Джервасу похожей на строгую гувернантку, запугивающую его сестер. Он безропотно повиновался ей.

– Мне очень дорога Розали, она единственная дочь моего покойного брата. Она отнюдь не одинока и не беспомощна, и, предупреждаю вас, я не потерплю, чтобы городские вертопрахи досаждали ей пустой болтовней. Да, она мне во всем призналась, и мне хорошо известно, как ее оскорбили ваши домогательства. Если вам нужна любовница, сэр, то поищите себе танцовщицу попроще и посговорчивей.