Роксана Гедеон - Великий страх Страница 25

У Маргариты был ревматизм, и поэтому мы ехали медленно. В Версаль карета прибыла в семь часов утра, когда в дворцовой часовне Сен-Луи началась месса. Отослав Маргариту узнавать новости, я отправилась в церковь.

Громкие звуки католических гимнов таяли под церковными сводами. Бесшумно, стараясь никого не потревожить, я прошла вперед, туда, где находилась королева. Против обыкновения, она не сидела, а преклонила колени, ее чистый склоненный профиль был хорошо виден в полумраке. Мария Антуанетта присутствовала на мессе, но мысли ее были далеко. Она даже не молилась, а просто смотрела неподвижным взглядом перед собой. Лицо ее было бледно – то ли от слез, то ли от бессонницы, но выглядела она куда уверенней, чем в июле, когда только что потеряла сына.

Принцесса де Ламбаль, увидев меня, была явно удивлена. Потом, словно желая сделать мне приятное, поднялась и села на скамью. Я стала на колени рядом с королевой – там, где секунду назад была принцесса.

Королева заметила меня. Я не знала, как она отреагирует, я даже чувствовала себя немного виноватой за тот отъезд. Но Мария Антуанетта не дала мне долго терзаться сомнениями. Она быстро протянула мне руку, и я поцеловала ее.

Утренняя месса закончилась в девять часов. Едва мы вышли из церкви Сен-Луи, как королева ласково обняла меня и поцеловала.

– Сюзанна, я очень рада, что вы вернулись. Как мило с вашей стороны сделать мне такой сюрприз. Нынче поводов для радости стало мало. Только теперь я научилась ценить друзей.

– Я не смею верить, мадам, что вы простили меня. Ведь и я, и Полиньяки покинули вас одними из первых.

– Вы одна имели на это право, ваш муж был убит. И все-таки, что заставило вас вернуться?

– Я подумала: королева была так добра ко мне, когда имела власть и когда быть облеченным ее милостью считалось счастьем, как я могу покинуть ее теперь, когда ее дружба вменяется в преступление?

Королева посмотрела на меня и серьезно ответила:

– Будьте уверены, принцесса, моя дружба к вам выдержит все испытания. Если только вы сами от нее не откажетесь.

Она отослала свою камер-юнгферу и камеристок. Принцесса де Ламбаль была больна и после мессы отправилась отдыхать. День был хмурый, небо затянулось свинцовыми тучами.

– Вот-вот сорвется дождь, – сказала королева, – а король все равно отправился в Медонский лес на охоту.

– А вы, государыня, куда идете вы?

– В Малый Трианон. Хочу срезать несколько поздних астр… Вы составите мне компанию, правда?

Осенний золотой парк был тих и уютен. Чтобы развлечь королеву, я рассказывала ей о Турине и туринском дворе. Как я заметила, Мария Антуанетта выглядела уставшей. Да и кому было бы легко жить среди постоянной ненависти, бесчисленных заговоров и оскорблений, доносящихся даже сюда, за золоченую ограду Версаля? Я поняла, что ей хочется отдохнуть, поговорить о чем-то легком, фривольном, забыть о политике и министрах. Мы присели на скамью в гроте Любви, королева с улыбкой слушала меня и бросала крошки птицам; было видно, что это для нее отдых.

– Бедное дитя мое, – сказала наконец она, – вы очень дороги мне, но я не хочу от вас скрывать, что вы приехали в самое пекло.

– Версаль – это рай, ваше величество, сюда не заглядывает революция.

– Если бы это было так, дорогая!

Она ласково пожала мне руку. Королева была в простом утреннем платье, волосы ее были лишь гладко причесаны и совсем не завиты и не напудрены. Она была еще красива, но не той яркой победительной красотой, как год или даже полгода назад. И вычурные сложные туалеты тоже ушли в прошлое.

Как бы мы ни старались, разговор все равно коснулся революции. Мария Антуанетта заговорила первая:

– Все эти люди из Собрания, смеющие называть себя роялистами, все время убеждают меня и короля, что следует смириться и поддержать этот беспорядок. Ведь это невозможно, правда? Как я могу поверить в честность и нравственность революции, если ее возглавляет этот скупой и жадный герцог Орлеанский, который всю жизнь только то и делал, что злоумышлял против меня и был замешан во всяких грязных сделках? Собрание избрало своим любимцем графа де Мирабо – этого ученика Аретино в писании всяких гадостей и продажности. Этого изгоя, от которого отшатнулось дворянство, который за свое воровство и темные делишки сидел во всех французских тюрьмах? Мирабо зарабатывал себе деньги шпионажем… Поддержать революцию? Да разве это будет делом, угодным Богу, если вокруг ее алтаря собрались такие люди? Разве могу я, даже не как королева, а как христианка, одобрить преступления гнусного сборища убийц, которые носят на своих окровавленных пиках отрубленные головы, как самые настоящие людоеды, и называют это символом своей свободы?

– А король? – произнесла я. – Что говорит король?

– Ничего. – Она грустно улыбнулась. – В том-то и дело, что ничего.

Я замолчала, не считая возможным расспрашивать дальше. Впрочем, все и так было ясно. Конечно, король не одобрил Декларацию, но на этом пассивном отрицании и закончилось все его сопротивление.

Где-то поблизости зашелестели кусты. Королева подняла голову. Юный паж, совсем еще мальчик, смущенно стоял с письмом в руке.

– Что вам нужно, Пьер? – ласково спросила королева. – Вы принесли мне письмо?

– Простите, ваше величество, не вам, а принцессе.

– Принцессе?

Удивленная, я быстро взяла записку. На миг мне показалось, что она от Франсуа. Может быть, он как-то узнал, что я вернулась, и захотел меня видеть? Но я быстро поняла, что ошиблась. Почерк не принадлежал Франсуа. В записке была всего одна фраза: «Уезжайте из Версаля немедленно, вам грозит смертельная опасность». И не было никакой подписи.

Не считая возможным скрыть такое известие от королевы, я показала ей письмо.

– Вы уедете, Сюзанна?

– Нет, мадам.

– Но здесь говорится, что вы подвергаетесь опасности.

– Ваше величество, нет ни одной такой опасности, которая грозила бы мне отдельно от королевы. Я останусь с вами, если вы позволите.

– Благодарю. И все-таки… что вы думаете об этом? Недоумевая, я пожала плечами. Почерк, кажется, был мне знаком. Может быть, снова Рене Клавьер? Я сразу же высказала свою догадку королеве.

– Он любит вас? – прямо спросила она.

– Государыня, – сказала я, краснея, – умоляю вас, не унижайте меня мыслью об этом.

– Дорогая, любовью оскорбить нельзя,[9] помните? Впрочем, если вам это неприятно, я не стану говорить об этом.

Снова послышались чьи-то шаги. Теперь уже не такие легкие, как у юного Пьера, а быстрые, решительные, торопливые. Королева поднялась со скамьи и вышла из грота Любви. У самого порога она столкнулась с каким-то офицером. Он был невысок, но хорошо сложен и изящен, как настоящий аристократ. Увидев королеву, он поспешно отступил и низко поклонился.