Барбара Картленд - Черная пантера Страница 27

— Это значит, что вы не очень высокого мнения обо мне, — заметил он.

— Трудно сказать, — проговорила я. — Я слышала много сплетен о вас, и у меня сложился образ, который, как я сейчас поняла, оказался неверным. Я не хочу сказать, что разочарована, — просто я боюсь еще раз ошибиться.

— Скажите, почему вы вообще думаете обо мне?

— спросил он.

Я покраснела. Этот вопрос оказался для меня неожиданностью. Я отвернулась, сделав вид, будто наблюдаю за появившимися на поле игроками.

— Мне кажется, очень многие думают о вас, — с трудом выговорила я. Он вздохнул.

— Если бы вы только знали, как мне хочется от них спрятаться, — признался он. — Однажды мне удалось сбежать на несколько лет — полагаю, вам уже рассказали об этом. Я жил в полном уединении в Индии, в горах. И тогда я понял, что ненавижу людей за их любопытство и въедливость, за то, что они всем лезут в душу.

— Мне кажется, это своего рода страх, — заметила я.

— Страх? — удивился он. — Почему?

— Многие боятся, что окружающие узнают или поймут гораздо больше, чем они сами, — ответила я. — Главным образом в том, что касается реальных вещей: жизни, истины, эволюции человечества. Естественно, они не осознают, что ими движет, но инстинктивно пытаются себя защитить и поэтому везде суют свой нос, и особенно в личную жизнь и чувства других.

— Замечательная теория, — сказал он. — Но если бы у вас, подобно мне, была причина ненавидеть все человечество, вы увидели бы, что трудно найти для окружающих какие-либо оправдания. Вы с наслаждением наблюдали бы, как они погружаются в болото подлости.

Он говорил с таким жаром, что я поняла: как бы он ни пытался забыть о нанесенных обидах и покончить с прошлым, рана все еще дает себя знать.

— Мы не можем существовать вне общества, — мягко проговорила я. — Хотя допускаю, что мужчины более независимы, чем женщины, — какая женщина согласится жить в горах, пусть даже недолго? Одиночество приводит их в ужас.

— Мужчина тоже может быть одиноким, уверяю вас, — печально заметил он.

— Если бы мужчина и женщина могли бы устоять против заложенной в них тяги к обществу, — продолжала я, — мир перестал бы существовать, не так ли? Страх одиночества — один из самых сильных стимулов, испокон века заставлявший человечество находить себе пару.

— Вы считаете, что женитьба или замужество могут спасти человека от одиночества? — спросил он. — Разве человек не будет чувствовать себя страшно одиноким, если он свяжет свою жизнь с тем, кого он не любит?

Я подумала об Анжеле и ответила:

— Не знаю. Мне кажется, уж лучше выйти замуж за зануду, который будет пилить тебя день и ночь, чем остаться одной. Рассмеявшись, он поднялся.

— Пойдемте выпьем чаю, мой маленький философ, — предложил он. — Игра неинтересная, нет смысла тратить на нее время.

За все время никто из нас ни разу не бросил взгляд в сторону игроков, и я почувствовала угрызения совести. Я подняла свою шляпку и последовала за ним к зданию клуба, перед которым были расставлены столики под зонтиками.

Мы пили чай молча. Я обдумывала только что состоявшийся между нами разговор и обнаруживала, что каждое замечание сэра Филиппа заключало в себе более глубокий смысл, чем могло показаться. Я очень сожалела, что так мало знаю о нем и о событиях, которые сыграли такую важную роль в его жизни.

Очень часто проходившие мимо столика люди приветствовали сэра Филиппа. Когда мы собирались уходить, к нам подошла разодетая дама лет сорока.

— Филипп! — возбужденно вскричала она. — Как я рада тебя видеть. Я просто счастлива!

— Здравствуй, Моника, — ответил сэр Филипп.

— Если бы я знала, что ты собираешься сюда, — продолжала она, — я попросила бы тебя подвезти меня. Мне пришлось ехать с этими страшными занудами Браун-Го, потому что машину, как всегда, взяла мама. Ты меня представишь?

— Познакомьтесь: леди Гвендолин Шербрук, — сказал он. — Леди Моника Шоу.

Леди Моника протянула руку и окинула меня внимательным взглядом, который, как я почувствовала, был полон неподдельного любопытства.

— Вы видели сегодняшний матч? — спросила она. — Игра была великолепной.

— Да, мы уже давно здесь, — ответила я. Не ожидая приглашения, леди Моника опустилась на стул.

— Угости меня чаем, Филипп, — взмолилась она, поднимая на него огромные карие глаза. — Я умираю от жары.

Сэр Филипп был исключительно вежлив с леди Моникой, однако я уже достаточно хорошо его знала, чтобы понять, насколько ему неприятно ее внезапное появление.

— Кто вы? — обратилась ко мне леди Моника. — Расскажите о себе. Я понимаю, мне следовало бы знать, кто вы, но — Филипп может подтвердить — я страшно рассеянная, поэтому все новости узнаю последней, а все скандалы так перепутались у меня в голове, что иногда ни в чем не повинный человек превращается у меня в главного зачинщика.

— Надеюсь, с моим именем не связано ни одного скандала, — заметила я. — Я сестра Анжелы Уотсон.

— Ах, моя дорогая. Я не имела в виду ничего плохого, — принялась оправдываться леди Моника. — Вы же видите, у меня язык наперед ума рыщет. Анжела Уотсон! Конечно, я знакома с вашей сестрой. Я давно ее не видела. Передайте ей от меня привет и скажите, что мне очень хочется встретиться с ней и с ее очаровательным мужем.

Я пообещала передать ее слова Анжеле.

— Ну, Филипп, — продолжала леди Моника, — расскажи, чем ты занимался в последнее время. Я слышала столько сплетен о тебе. Но все они ужасно скучные, — наверное потому, что ты, мой дорогой, ведешь примерный образ жизни.

— Так и есть, — коротко ответил он.

Леди Моника хихикнула'.

— Разве это ни странно? — повернулась она ко мне. — У Филиппа есть все, о чем можно только мечтать, а он всю свою душу вкладывает в политику.

— И при этом у меня нет поста, на котором я мог бы достичь каких-либо результатов, — заметил он сухо.

— На днях одна сорока на хвосте принесла, — проговорила леди Моника, — что ты недавно отказался именно от такого поста.

— Сороки имеют обыкновение болтать чепуху, — отпарировал сэр Филипп.

— О, это была очень важная сорока, — заверила его леди Моника. — Она действительно в курсе всех дел.

— Тогда можешь быть уверена: то, что ей известно, — не правда, — ответил сэр Филипп.

Принесли маленький чайничек и пирожные с мороженым для леди Моники, и она набросилась на угощение с такой жадностью, как будто много дней голодала.

— Мне страшно повезло с фигурой, — сказала она мне. — Что бы и сколько бы я ни ела, это никак не отражается на мне. Вы, наверное, завидуете — ведь вам приходится ограничивать себя.

Я подумала, что едва ли в ее возрасте имеет значение, полнеет женщина или нет. Но взглянув на ее тощую шею и жилистые руки, я решила, что ей не мешало бы немного поправиться. Я пробормотала что-то нечленораздельное и собралась было ответить, но она уже принялась весело трещать о том, что встретила здесь одну знакомую, которая сообщила ей, будто война неизбежна и может начаться в любой момент.