Роксана Гедеон - Дыхание земли Страница 27

– Я был готов уже тогда, когда ты поднесла к губам бокал шампанского, – хриплым шепотом проговорил он. – Ты так прекрасна, что я не в силах больше ждать.

Странное дело – одни только эти слова, их смысл, подействовали на меня возбуждающе. Было необыкновенно лестно сознавать, что именно я вызвала такое вожделение. Мои бедра он крепко прижимал к себе, порывисто лаская спину, ягодицы, нежные местечки на талии, но головой я в томном ожидании откинулась назад, подставляя ему грудь. Его пальцы лишь слегка потянули платье с плеч, и дальше оно легко поползло само. Быстро, жадно он прикоснулся губами к соску, я, чтобы теснее соединиться с ним, обхватила ногами его бедра, горько сожалея, что, вынужденный поддерживать меня руками за талию, он может ласкать меня только губами… Мои руки блаженно и судорожно гладили его плечи, шею, волосы, на ощупь я нашла пуговицы его рубашки и, расстегнув их, коснулась пальцами его горячей груди. Боже, как хорошо… От сосков, чьи алые кончики он так терпеливо, так настойчиво, так умело ласкал языком и губами, возбуждение быстрыми, горячими волнами разливалось по телу, достигло самых дальних глубин лона, и я вдруг почувствовала, что начинаю сочиться от желания, что без него внутри меня невыносимо пусто… Зачем он так медлит? Я даже застонала: до того мне стало страшно, что я кончу, прежде чем соединюсь с ним…

– Уже, – прошептала я, ощущая, что почти не в силах сдерживаться. – Ну пожалуйста!

В эту минуту я почти не соображала, разум полностью умолк, осталось только пронзительное, горячее желание наслаждения. Я была так близка к желаемому… Он лишь приподнял меня, я обхватила его за шею и распахнула ноги. Мы слились так быстро, как только это возможно, мы стали одним существом, мы оба почти в унисон шли к одному – к удовлетворению. Он проник в меня не резко, не разяще, а спокойно, плавно, постепенно; он словно наполнил терзающую меня пустоту… Я снова застонала, прикусив костяшки пальцев, готовая даже не стонать, а кричать: так мощно рвались наружу все силы, стремящиеся к самому сладостному, самому острому моменту. Ожидание этого почти мучило меня сладкой болью.

Он то был во мне, то уходил и снова возвращался, насыщая меня, становясь все сильнее, все больше, проникая все глубже. Темп убыстрялся, но мне было достаточно лишь нескольких сильных глубоких ударов, чтобы закончить: все напряженные узы разрешились во мне, вылившись в горячую, влажную, невыносимую симфонию наслаждения. Он еще продолжал; я, пребывая уже на пике, уже достигнув цели, чувствовала его движение внутри себя, и наслаждение все длилось, продляясь на одну, две, три, четыре секунды, я бессознательно и страстно сжимала ноги, словно стремилась сделать этот миг бесконечным. Но вот миновал и самый пронзительно-сладкий момент, и я, удовлетворенная, обессиленная, дрожащая и истомленная, почувствовала, как кончил мой любовник, как бурно излился в меня, проникнув в самые глубины.

Следующие секунды прошли словно в забытьи. После такого фонтана ощущений и чувств у меня словно исчезли все силы. «Господи, – подумала я даже как-то изумленно, – после стольких месяцев!.. После стольких месяцев это произошло!» Очнулась я тогда, когда он целовал меня: спокойно, медленно, благодарно. Я открыла глаза, увидела нас словно сбоку – затерявшихся в море, в шумящих волнах, в густом белом тумане… Надо же, какая романтика. Мои ноги бессильно опустились вниз, я оправила платье.

– Обожаю тебя, – прошептал он. – Мы с тобой даже дышим в унисон.

– Я заметила, – проговорила я, глядя на звезды.

– Пойдемте, – велел он.

Но вместо этого снова подхватил меня на руки, будто испытывал желание ни на миг не отпускать меня от себя.

– Женщина-ребенок, – сказал он, улыбаясь. – Знали бы вы, как это действует: оболочка невинности, наивная улыбка, незащищенность, а под всем этим – буря чувственности…

Он толкнул дверь ногой, внес меня в просторную каюту, приспособленною под спальню, уложил на постель – я почувствовала, как сладко пахнут розой белые простыни и шелковые покрывала… Граф зажег ночник, и уютный голубоватый свет залил комнату. Огромные букеты роз в фарфоровых мейсенских вазах роняли лепестки прямо на постель.

– Что же вы не улыбаетесь, моя прелесть? Улыбайтесь! После шести лет разлуки начало было вовсе не дурно!

Он сел рядом, склонился надо мной, мягко погладил волосы.

– Надо же… И это – мое творение, мой бриллиант! Я создал его, отшлифовал, заставил сиять всеми цветами радуги. Я был великолепным ювелиром. Но бриллиант не раз уж приводил меня в замешательство. Ученица покорила своего учителя.

– Не воображайте многого… Я вовсе не была вашей ученицей.

В его глазах снова полыхнул огонек желания. Он принялся раздевать меня: откалывал булавки, ловко находил пуговицы и расстегивал их, быстро распустил шнуровку… Моя кожа тепло золотилась при свете ночника, граф зачарованно погладил мое плечо – гладкое, нежное, чуть смуглое, соблазнительно вынырнувшее из-под платья.

– Там, на палубе, я не мог этого толком разглядеть… Что за женщина, черт возьми! Будь я проклят, если мне хватит ночи!

Я прижала его руку к щеке, доверительно прошептала:

– А знаете, сегодня все было великолепно. Ничего не может быть лучше, Шарль. Вы самый необыкновенный мужчина на свете.

Он тихо рассмеялся, явно польщенный.

– Никогда еще такие красивые губки не произносили более приятных вещей. Надеюсь, мне позволено будет удивлять вас и дальше?

– Как?

– Доказывая, что моя необыкновенность безгранична.

Раздевшись, он лег рядом со мной, опираясь на локоть. Я приникла лицом к его груди. С ним было так хорошо, так легко. Он обладал способностью устранять все заботы. Если бы еще не его легкомыслие! Наверняка в Шотландии я ему быстро надоем. И уже не будет кораблей, ужинов и роз… Уж таков этот граф д'Артуа – Дон Жуан, виконт де Вальмон,[6] больше всего влюбленный в новизну, разнообразие.

– Ну, моя прелесть? Что за грустные мысли в такой час?

Я уже не удивлялась его способности безошибочно угадывать, что я думаю. Видя, как я доверчиво прильнула к нему, он пока не спешил, слегка касаясь губами моего уха, завитка волос, виска, где нежно голубела жилка… Я тяжело вздохнула, твердо решив не думать о плохом, и улыбнулась, поднимая на принца глаза…

Потом начались ласки. Везде, ничего не пропуская. Моя золотисто-смуглая плоть теплела под его ласками так сладко, так многообещающе. Я с детства любила свое тело. Знала все секреты, все самые чувствительные места атласной кожи, красоту которой ценила, не стыдясь этого самолюбования. А этот мужчина каким-то чудесным образом знал меня так же хорошо, как я сама, а может быть, и лучше.