Клод Анэ - Майерлинг Страница 32

С того дня, как они стали принадлежать друг другу, Рудольф знал, что медлить больше нельзя, надо обеспечить их совместное будущее. Даже если весь мир ополчится против влюбленных, это не разъединит их. Время речей прошло, и Рудольф перешел к решительным действиям.

В ту же ночь, вернувшись из театра, он сел за письмо папе римскому. Он описал свою семейную ситуацию, неспособность жены дать наследника династии, глубокий разлад между супругами, грозивший неминуемым скандалом – либо ее шумным отъездом в Бельгию, либо его собственным решением окончательно порвать с женщиной, с которой не мог жить вместе. Он просил Его Святейшество подумать о роковых последствиях этих семейных неурядиц для дома Габсбургов, для государства и церкви. Он умолял папу согласиться аннулировать его брак с принцессой Стефанией.

Письмо, написанное им собственноручно и в лихорадочном возбуждении, получилось достаточно убедительным. Оно ушло из Вены на следующий день с верным другом принца, которому поручалось передать его папе в собственные руки.

Когда к принцу вернулось самообладание, он счел свой поступок авантюрным. „Нет и десятой доли вероятности, что я получу то, чего прошу, – говорил он себе. – И все же, если есть хоть один шанс из тысячи, я должен попытать счастье“.

Через день он уезжал в Будапешт. Накануне тайком посетил кузена, эрцгерцога Иоганна Сальватора. Они не виделись после той драматической сцены, которая положила конец отношениям этих людей, схожих во взглядах на многие вещи, но по другим столь же важным вопросам придерживающихся противоположных мнений. В этот раз ощущение старой дружбы стерло все разногласия. Они еще раз откровенно поговорили, затронув и политические темы, ибо ни тот, ни другой не были частными лицами, и даже их личная жизнь, увы, была тесно связана с жизнью государства. Эрцгерцог Иоганн был поражен мертвенным цветом лица и нервным возбуждением кузена, который, казалось, был на исходе сил. Если бы какой-нибудь нескромный свидетель подслушал у дверей, он пришел бы в ужас от того, как часто повторялось слово „смерть“ в их беседе. На прощание эрцгерцог по-братски обнял Рудольфа и сказал:

– Ты единственный, кто меня здесь удерживает. Если тебя не станет, знай, что я и дня не останусь в этой проклятой стране.

В субботу утром 19 января Рудольф вернулся из Будапешта. Он назначил свидание во дворце. Мария удивилась, когда после расставания с графиней у железной двери Лошек повел ее к принцу незнакомой дорогой.

– У принца утренние аудиенции, – объяснил старый слуга. – Он примет баронессу в салоне, смежном с тем, где он принимает.

Лошек ввел Марию в просторную комнату, отделанную белыми с золотом деревянными инкрустациями в стиле Людовика XV. У одной из стен она увидела ковровые банкетки и старинное бюро. Другую часть салона, за широкой ширмой, занимали современный письменный стол английской работы, диван и два кожаных кресла.

Рудольф еще не пришел. Но спустя несколько минут Мария услышала голоса, доносившиеся из-за ширмы. Открылась дверь, и Рудольф бросился к ней.

– У меня полно работы в это утро, любимая моя, – сказал он. – Извини меня, но мне хотелось поскорее увидеть тебя, и я назначил свидание здесь. Еще одна депутация, и я буду свободен… А пока вот кое-что для тебя.

Он достал из кармана полированное железное кольцо прекрасной работы и протянул его Марии.

– Посмотри на внутреннюю сторону. Ты ведь знаешь, как я искушен в надписях.

Мария прочитала: „13 января 1889, 1. L.V.В.I.D.Т.“

– Я поняла лишь дату, и она мне нравится, – сказала она, бросая восхищенный взгляд на Рудольфа. – Прочти же остальное.

Торжественным голосом Рудольф прочел:

– „In Liebe vereint bis in dem Tode“ – „Соединенные в любви и в смерти“.

Мария прижалась к нему. Она не могла говорить. Слова этого чародея затрагивали ее за живое, воскрешали в душе видение, в которое она пристально вглядывалась. Он умел придать смерти странное очарование, венчая.

Она подняла глаза на Рудольфа, который крепко сжимал ее в объятиях.

– Я последую за тобой, куда захочешь, любимый.

Кто-то тихо постучал в дверь.

– Не беспокойся, это Лошек, – сказал Рудольф.

Это был в самом деле он. Депутация уже ждала принца в соседнем салоне.

– Я отлучусь ненадолго, – сказал принц Марии. – Скажу лишь несколько банальных слов этим достойным людям. Ничего не опасайся. Здесь ты ничем не рискуешь. Лошек тебя охраняет.

Он вышел, и Мария осталась одна.

Она чувствовала, что душа ее воспарила над бренным телом. Одно произнесенное принцем слово открывало ей доступ в неведомый мир, мир, недоступный земным бурям, погруженный в безмятежный покой. Тревоги и муки, терзавшие Марию, оставались по ту сторону этого мира. Здесь же не было места ни потрясениям, ни битвам, ни жестокому одиночеству, против которого нет лекарства. Здесь было царство вечного покоя и вечного единения.

Углубившись в свои мысли, испытывая острое чувство счастья, Мария вздрогнула, когда послышался звук голосов из-за маленькой двери позади ширмы. Дверь отворилась. Женский голос приблизился:

– Где ты был, Лошек? Я искала тебя в малых апартаментах сына.

В ответ раздался смущенный голос Лошека:

– Прошу прощения у Вашего Величества. Принц принимает сегодня здесь, и я его сопровождаю.

Марию за ширмой охватила дрожь.

– Как он себя чувствует по возвращении из Будапешта?

На этот раз голос слышался почти рядом.

– Принц чувствует себя хорошо… Он, несомненно, нуждается в отдыхе, но серьезных опасений не внушает.

Мария, скованная страхом, понимала, что Лошек делает все возможное, чтобы помешать императрице пройти в салон. Хоть бы ему удалось задержать ее перед ширмой.

– Передай ему, что я приходила осведомиться о его здоровье.

– Принц будет тронут заботой Вашего Величества.

Наступила тишина. Мария уже подумала, что спасена, когда женский голос произнес:

– Я оставлю ему записку на письменном столе.

Послышались звуки быстрых шагов по паркету, и императрица, подойдя к английскому столу, увидела покрасневшую, сконфуженную Марию, которая не знала, куда себя деть. После секундного колебания императрица произнесла с изысканной вежливостью:

– Прошу прощения, что побеспокоила вас, мадемуазель.

И, живо повернувшись к Лошеку, лицо которого окаменело от смущения, добавила:

– Ты должен был меня предупредить, что здесь кто-то есть, простофиля… Оставь нас.

Лошек вышел.

Глаза императрицы снова обратились на Марию, которая, придя в себя, наконец присела в глубоком реверансе.

– Я хотела узнать, как дела Рудольфа. Я все-таки напишу ему пару слов, если позволите.