Эльза Вернер - Развеянные чары Страница 32

— На моем? — воскликнул капитан, стряхнув с себя мимолетную серьезность, и продолжал прежним веселым тоном: — Глупости! Надеюсь еще довольно долго не сдаваться «жребию всех смертных». Обещаю вам это.

— Жаль, что здесь нам не представится случая оправдать такую геройскую решимость, — заметил Чезарио. — Наши единственные соседи ведут настолько замкнутый образ жизни, что не приходится делать и попытки к знакомству. Молодая синьора…

— Молодая синьора? Где?

Гуго разом вскочил на ноги. Маркиз указал на оливковую рощу, среди которой была расположена соседняя дача; от нее до «Мирандо» было всего минут десять-пятнадцать ходьбы.

— Вот там. На вилле «Фиорина» уже несколько месяцев живут, кажется, даже ваши соотечественники, немцы, поселившиеся там на все лето. Но они, по-видимому, обрекли себя на полное одиночество и нигде не показываются, никого не принимают у себя, а прогулки ограничивают парком и террасой, так что с ними совершенно невозможно познакомиться.

— А дама красива? — с оживленным любопытством спросил Гуго.

Чезарио пожал плечами.

— При всем желании не могу ответить на этот вопрос. Я видел ее всего лишь раз, и то мельком и издали. У нее стройная фигура молодой женщины и красивые густые волосы с золотистым отливом. Лица ее я, к сожалению, не видел, так как она отвернулась, а я в тот момент довольно быстро ехал верхом.

— Проехали, не увидев ее лица? Маркиз, я удивляюсь вашему стоицизму, но торжественно отказываюсь подражать ему. Не позже чем сегодня вечером я сообщу вам и Рейнгольду, хороша ли собой дама или нет.

— Это будет довольно трудно, — улыбнулся маркиз. — Ведь вы слышали — они никого не принимают.

— Ба! Как будто мне это помешает! — весело воскликнул Гуго. — Это именно и интересно! Недоступная вилла, невидимка-дама, к тому же блондинка и немка… я все расследую, основательно расследую. Долг земляка обязывает меня!

— Слава Богу, что вы направили его на этот след, Чезарио, — сказал Рейнгольд. — Надеюсь, мы будем избавлены теперь от его еле сдерживаемой зевоты во время наших разговоров о музыке. Я хочу сказать еще кое-что относительно партитуры.

Молодой маркиз встал и с видом просителя опустил руку на плечо Рейнгольда.

— А как же опера? Неужели вы неумолимо будете стоять на своем? Уверяю вас, Ринальдо, требуемые вами изменения, как я сам убедился, невозможно произвести до осени. Придется снова откладывать представление оперы, а общество ждет ее уже несколько месяцев.

— Так подождут еще, — высокомерно проронил Рейнгольд.

— Диктаторский приговор! — заметил Гуго. — Неужели ты всегда так повелеваешь публикой? Портрет, набросанный маэстро Джанелли, оказывается, имеет сходство. Неужели необходимо приводить в отчаяние весь оперный персонал, не исключая и директора, как ты делаешь это теперь?

Рейнгольд откинул голову с гордостью и беспечностью избалованного прославленного артиста, привыкшего считать свою волю законом для всех и принимающего любое противоречие как личное оскорбление.

— Своими произведениями и их исполнением распоряжаюсь я. Либо слушают мою оперу в той постановке, которой желаю я, либо ее вовсе не слушают. Я предоставил им выбор.

— Как будто тут еще есть выбор! — воскликнул Чезарио, пожимая плечами.

Он подошел к лакею и стал отдавать ему распоряжения, оставив братьев одних.

— К сожалению, кажется, здесь действительно нет выбора, — сказал Гуго, глядя вслед хозяину. — Когда всеобщее бессмысленное обожание в конце концов погубит тебя, — обратился он к брату, — это будет на совести маркиза Тортони, потому что он прилагает к тому все свои усилия, впрочем, как и весь круг твоих поклонников. Они посадили тебя, словно далай-ламу, на некий трон и с благоговейным трепетом ожидают проявлений твоего гения, хотя бы этому самому гению взбрело на ум выругать своих восторженных почитателей. Мне жаль тебя, Рейнгольд! Увлекая к самообожанию, тебя толкают в ту пропасть, в которой погибло немало крупных дарований.

— Что ж, зато ты заботишься, чтобы такого не случилось, — саркастически возразил Рейнгольд. — Ты отлично владеешь ролью верного Экгарда и разыгрываешь ее при каждом удобном случае. Но эта роль одна из самых неблагодарных, оставь ее, Гуго. Она вовсе не в твоем характере.

Капитан нахмурился, но остался совершенно спокоен, хотя тон, которым были произнесены слова брата, взорвал бы всякого. Он взял ружье, вскинул его на спину и вышел.

Через несколько минут Гуго уже был на берегу. Свежий морской ветер подул ему в лицо, и мгновенно серьезности его опять как не бывало. Он направился прямо к вилле «Фиорина».

Правду говоря, капитан уже начал скучать в «Мирандо», в его исключительно артистической атмосфере, созданной наклонностями маркиза и присутствием Рейнгольда. Прелестное местоположение имения не представляло ничего нового для капитана, хорошо знакомого с красотами тропической природы; уединение, к которому с болезненной жаждой стремился Рейнгольд, тоже было не по душе жизнерадостному моряку. Правда, недалеко был курорт С, куда уже съехалось много иностранцев, но слишком частые поездки туда могли обидеть молодого хозяина, показав, что его обществом пренебрегают. Таинственное и интересное знакомство было очень кстати, и Гуго тотчас же решил воспользоваться случаем.

«Пусть возится себе на здоровье кто-нибудь другой с этими артистами и их поклонниками! — сердито думал он, шагая вдоль морского берега. — Полдня они проводят за роялем, а другую половину — за разговорами о музыке. У Рейнгольда вечно крайности. Из вихря бурной жизни и развлечений он бросается, очертя голову, в это идеальное уединение и не хочет ничего слышать и знать, кроме своей музыки; посмотрим, долго ли он выдержит искус. А маркиз Тортони? Молод, красив, богат, аристократ по происхождению, а не может предпринять ничего лучшего, чем продолжительное затворничество в этом «Мирандо» и разыгрывание из себя дилетанта высшей пробы. Своим чрезмерным обожанием он кружит голову Рейнгольду. Ну, я сумею лучше распорядиться своим временем».

И с этой мыслью и полным сознанием собственного достоинства капитан остановился, потому что уже достиг цели: перед ним была вилла «Фиорина», окруженная высокими пиниями, кипарисами и цветущим кустарником. Дом был, по-видимому, красив и поместителен, но его фасад и обращенная к морю терраса были так густо обсажены розовыми кустами и олеандрами, что даже орлиный взор Гуго не мог проникнуть за душистую живую изгородь. Высокая стена, поросшая ползучими растениями, окружала парк и переходила в оливковую рощу, среди которой располагалась вилла. Судя по ее величественному виду, можно было думать, что она когда-то принадлежала какому-нибудь знатному роду, но затем, подобно многим другим, переменила владельцев и теперь служила временным прибежищем для богатых иностранцев. Во всяком случае красотой своего местоположения вилла нисколько не уступала прославленному «Мирандо» маркиза Тортони.