Энн Чемберлен - София - венецианская заложница Страница 34

Между тем на противоположной стороне появилась новая фигура, которая явно направлялась в мою сторону. Походка этого человека, пожалуй, была даже более женственной, чем у обвиненной женщины.

Я подозревал о странных и неприятных отношениях между мужчинами, но сейчас был просто в оцепенении: женоподобный мужчина с вихляющей походкой чего-то хотел от меня. И тут вдруг Хусаин вышел из воды и начал громко ругаться. На минуту я подумал, что эта тирада направлена против меня и что он забыл, как плохо я понимаю по-турецки.

— Будь проклята ваша религия! — так началась эта речь, где упоминались венецианцы, и дошло до того, что он сказал: «Мой султан засунет свой палец в ваш зад!» и «…они находят обувь ваших дедов под кроватями ваших матерей!»

Я отшатнулся от черноты этих проклятий, как от физического удара. Должен заметить, Хусаин выражался на своем языке лучше, чем на итальянском. Проклятия — это первое, что выучивает путешественник (здесь я вспомнил себя), и если я не мог понять причину оскорбления, я мог хотя бы ответить.

Однако скоро я понял, что объектом его оскорблений был вовсе не я, а тот самый человек, который проходил по противоположной стороне зала.

Я вглядывался в пар и различил, как фигура, играя бедрами, прошла мимо Хусаина и скрылась за углом. И только тогда меня осенила догадка, которую ни я, ни Хусаин не могли четко выразить каждый на своем языке. Боже милосердный! Я был выбран этим гомосексуалистом как самый подходящий кандидат, чтобы разделить его грех. Это случилось потому, что у меня тоже были волосы по плечи, а мой подбородок был безбородым.

Я даже не мог взглянуть на Хусаина, чтобы поблагодарить его за свое избавление. Мой стыд был слишком велик — беспомощность и вина жертвы. У меня не было силы вернуть оскорбление тому, кому оно принадлежало — агрессору. И что надлежало сделать мне, чтобы доказать свою невиновность в этом случае?

Хусаин не предложил мне никакого испытания, только быстро увел меня обратно в ту комнату где мы начинали нашу церемонию. Здесь, в маленьких кабинках, нас ждала наша одежда и прохладный воздух, казалось, снова очистил наши легкие и дал возможность нормально дышать.

Но и здесь я все еще не смог найти защиты под своей одеждой. Ухмыляющийся африканец заменил мне мокрое полотенце на сухое. Затем накинул еще одно на плечи, а третье на мою голову. Я попытался улыбнуться ему в знак благодарности и увидел, как ухмылка сходит с его лица.

В этот момент Хусаин вел по комнате турка, чтобы познакомить его со мной. Незнакомец, как и все, был закутан в полотенца. Я не понимал, почему Хусаин выбрал именно этого человека среди множества совершенно одинаковых людей, и я не смог бы сообщить о нем что-то особенное, кроме того факта, что незнакомцу было около пятидесяти лет.

Вначале я подумал, что это знакомство было сделано для того, чтобы немного успокоить меня и показать, что и среди его соотечественников встречаются достойные представители. Знакомство происходило по сокращенной программе. Незнакомец не знал итальянского, а недомогание в моем желудке более склоняло меня предпочесть сочувственную улыбку африканца.

Но все же Хусаин настоял на нашем знакомстве. Он назвал имя, которое я сейчас уже не помню, и сопроводил его комментарием, что этот человек выходец из Изника, где возглавляет производство плитки. Его печи для обжига известны по всей империи. Никто в мире не знает секрет его обжига плитки, который делает кобальт голубым. А голубой кобальт очень ценится во всем мире. Это был тот самый человек, которого Хусаин так надеялся здесь встретить.

Игнорируя мое упорное молчание, мужчина сам поприветствовал меня, что было жестом милосердия, так как исстари заведено, что младший должен кланяться первым. Я тоже попытался изобразить поклон, но он получился очень неудачным на этих высоких платформах моей обуви. После этого мы только стояли и улыбались от создавшегося неловкого положения, пока я так же молча не попрощался с ним, после чего мы разошлись по разным кабинкам. Я пошел в одну, а Хусаин и производитель плитки прошли вместе в следующую кабинку.

Африканец со странной ритмичной походкой сопроводил меня до кабинки, где усадил на кипу подушек и ковров. Он обернул меня, как младенца, еще в несколько полотенец для тепла. Затем он начал сушить те полотенца, которые были мокрыми, промакивая их салфетками.

И хотя мне это было приятно, однако вовсе не хотелось, чтобы какой-либо мужчина дотрагивался до меня. Я жестом приказал ему отойти от меня, а заодно отказался от массажа и кальяна. Только принял предложение «кофе» — слово, которое я хорошо понимал по-турецки.

Две подобные чашки, наполненные ароматным кофе «Арабика», были отнесены и в следующую от меня кабинку. Туда же были отнесены и кальяны. Предполагаю, что производитель плитки курил этот лекарственный, расслабляющий сбор, который впервые был обнаружен в Новом Свете, но уже выращивался и на берегах Черного и Мраморного морей. Тяжелый бальзамический аромат наполнил воздух, впервые я вдыхал запах табака. Сочетание вкуса кофе с запахом табака было последним писком моды в Стамбуле.

Я слышал, что запах табака может воздействовать на других людей, находящихся в комнате с курильщиком. Конечно же, сочетание расслабленного состояния после этой жары и воды, аромат кофе и эмоциональные переживания в течение целого дня не могли не иметь последствий. Я понял, что не могу больше сопротивляться своему гипнотическому состоянию, и погрузился в дрему. Предполагаю, что я даже заснул на некоторое время, и вероятно, на достаточно долгое время, в то время как в соседней кабинке происходил довольно важный разговор о делах.

Я не могу сказать точно, что меня разбудило, пока я не услышал эти звуки снова. Мне послышалось, как распаковывают какую-то коробку, шуршание соломы. Я даже слышал слова. В полном спокойствии, которое обычно навевает поток иностранной речи, я слышал, как Хусаин упоминал имена Филиппо и Бернардо Серена.

Венецианцы. Но не простые венецианцы. Это были два брата, которых уже не было в живых, но их сыновья продолжали их дело. Приблизительно тридцать лет назад они раскрыли секрет почти магического процесса производства непрозрачного стекла (обычно белого, но иногда самые умелые получали и голубое стекло), в которое можно было вкраплять чистые кристаллы. Произведения фабрики Серена — кубки, кувшины, тарелки — продолжали изумлять весь мир. И в скором времени не только Серена, но и все стекольщики на острове Муран производили это чудо. Это был один из лучших экспортируемых товаров Венеции.

Однако не весь доход доставался республике, но это уже совсем другая история.