Энн Чемберлен - София - венецианская заложница Страница 35

Однако не весь доход доставался республике, но это уже совсем другая история.

Я предположил, что, наверное, среди товаров Хусаина было несколько изделий из венецианского стекла, что было естественно, потому что на этот дорогой товар в Турции всегда находились покупатели. Мои предположения подтвердились, когда я услышал удивленные восклицания производителя плитки, которые сопровождались разъяснениями Хусаина, произносившего итальянское название этой техники «vetro a filigrana».

Таким образом, Хусаин нашел покупателя. Это хорошо, думал я, снова погружаясь в забытье. Однако, почти заснув, я вдруг неожиданно проснулся, осененный неожиданной догадкой.

Это был не просто богатый покупатель. Это был человек, который обладал некоторыми техническими навыками и у которого был определенный интерес. Этот человек мог превратить немного полученного знания в большую выгоду для себя. Он не только купит вазу и заплатит, конечно, намного больше, чем она стоит. Он купит производство — и подорвет монополию, которая приносила Венеции огромный доход.

Каким-то образом Хусаин в облике венецианского купца узнал тайну vetro a filigrana и вот теперь собирался раскрыть ее. Достояние Венеции было под угрозой. Как венецианец я не мог допустить этого.

Я резко встал и сразу же обнаружил, что мраморный пол под ногами обжигает холодом. Полотенца спадали с меня, как капли воды, когда я метался по комнате, пытаясь найти свое белье. Моя рубашка была жесткой и пахла потом и солью. Мой собственный запах вызывал неприятное ощущение, которого раньше я никогда не испытывал. Я стиснул зубы и проигнорировал это открытие. Надев ее на себя снова, я почувствовал себя заново рожденным, получив обратно все то, что было смыто с меня мылом и мочалкой.

Борясь с рукавами своего камзола, я ворвался в соседнюю кабинку.

Я знал, что не ошибся в своем понимании этой ситуации, когда увидел, как Хусаин отреагировал на мой приход. Его руки застыли, изображая литейную форму и объясняя, как непрозрачный тростник превращается в прозрачное стекло. Его жесты были настолько красноречивы, что мне не надо было знать турецкий язык, чтобы все понять. Так же как и производителю плитки.

Производитель плитки поднялся в своем коконе из полотенец, восхищенный тем, что он только что узнал. В своих руках он держал образец всех своих будущих доходов: это была ваза тончайшей работы, покрытая как будто сахарным узором, на подставке толщиной в палец.

Я что-то выкрикнул. Не помню, что это было, — без сомнения, самое скверное проклятье, какое только мог вспомнить, но ярость в моей груди сделала меня глухим ко всякой учтивости. В один момент я снял свой камзол с плеч и ударил им по рукам производителя плитки, задев при этом и вазу. Стекло разбилось о мраморный пол на миллионы осколков.

С этим стеклом разбился и весь мой мир.

Оттолкнув турка в сторону, я выбежал в суету площади.

XXI

Я бежал вниз по улице, по которой ранее взбирался в компании с Хусаином, надеясь, что смогу укрыться в толпе.

Я был уверен, что он последует за мной. Я был так в этом уверен, что даже через час, когда заходящее солнце окрасило собор Святой Софии в золотой цвет, я все еще не сбавлял шаг, пытаясь при этом смотреть по сторонам, как загнанный заяц. Однажды мне даже показалось, что я заметил его тюрбан на площади, перед самым великим святым местом в Стамбуле. Хусаин там молился.

При его виде, реальном или воображаемом, мои усталые ноги нашли в себе силы завести меня за левый угол мечети. Там, за углом, я увидел темную тропинку, которая показалась мне достаточно безлюдной. Я пошел по ней.

Единственный факел, забытый здесь каким-то рабочим, освещал расстояние в тридцать шагов. Преодолев его, я погрузился в темноту, идя уже по земле, которая скрывала все звуки и все угрозы незнакомого города, в котором я был один-одинешенек.

По мере того как я спускался все ниже и ниже, я стал слышать звуки воды, огромного количества воды. То там, то тут вдалеке раздавалось металлическое «кап, кап, кап». Тихо, но четко звучали ноты, как будто перебирали струны лютни. И вдруг я увидел большой подземный грот, в котором было достаточно воды, чтобы снабжать весь этот огромный город во время осады — или для того, чтобы поливать сады великолепных дворцов с мая по октябрь. Я даже не мог видеть ни границы воды, ни колонн, которые поддерживали арочную крышу. Колонны, заметил я с горечью, тоже были византийского происхождения.

Я наклонился и зачерпнул рукой воды, проверяя свое открытие. Вода была холодной, но сладкой. Быстро нырнув в нее, я возвратил себе с лихвой все то, что в бане смыли с меня.

Таким образом освежившись, я еще раз подумал об осаде. Здесь, в подземном фонтане, была вода, безопасность, это было безлюдное и защищенное место, где можно было надежно спрятаться.

Когда я наконец отошел от резервуара, а солнце уже совершенно зашло и город был окутан полнейшим мраком, новый план созрел у меня в голове.

То, что я сейчас должен был сделать, это попытаться отыскать рынок рабов. Рынок рабов и Софию Баффо.

Улицы Стамбула с исчезновением солнца сделались тихими, мрачными и холодными. Публичный мир мужчин, который я наблюдал, был всего лишь тщетной иллюзией дня. Частная жизнь гаремов — вот что было реальным, и к этой реальности все смертные возвращались ночью.

Мне это напомнило цветение какого-то гигантского растения, которое сейчас свернуло свои лепестки, так как все магазины и дома сейчас были закрыты. Но везде я мог чувствовать тяжелый запах этого цветения, который остается даже после того, как листва опадает. Вначале я боялся, что мои шаги могут услышать, боялся привлечь к себе внимание. Затем я убедился, что на улице я не один: кроме меня, на улице были еще невидимые женщины в вуалях или закрытых седанах, которые шли по темным переходам.

Я тоже пошел по этим переходам, которые привели меня к воротам рынка рабов. Конечно же, ворота рынка были закрыты. Они были закрыты уже с обеда, потому что считалось, что жара полудня даже в марте — неподходящее время для продавцов и покупателей такого высокого ранга.

Здания рядом не были монолитными. И мне пришлось прислушаться к звукам шагов, чтобы рассчитать геометрию расположения прохода. Наконец резкий аромат уверил меня, что я сделал правильный выбор. Я взобрался по стене, перешел через крышу, спрыгнул на землю и оказался в том самом дворе, на который выходили окна темницы Софии Баффо.

Да, это были ее окна, высоко на стене, но они были достаточно большими: даже мужчина мог пролезть в них. Единственной преградой были тонкие решетчатые ставни, которые пропускали свежий ночной воздух в комнату. Но сейчас они были приготовлены для холодной погоды и могли задержать любого вора, даже меня, готового на всё. Однако страстное желание, как известно, иногда заменяет опыт.