Виктория Холт - Рожденная для славы Страница 35

Вода была недостаточно высока, и кормчий боялся, что судно не сможет пройти под мостом. Я встрепенулась. Может быть, кормчий и его люди хотят прийти мне на помощь?

Однако слуги королевы потребовали, чтобы мы двигались вперед. Ее величество и так была крайне недовольна тем, что меня не отправили в Тауэр минувшей ночью. Если последует еще одна отсрочка, гнев ее величества обрушится на головы виновных. Королева может заподозрить, что ее люди действуют заодно с опальной сестрой. Крыша рубки царапнула по своду моста, и на миг мне показалось, что все мы сейчас утонем. Честно говоря, такой исход не слишком бы меня опечалил, но барка выровнялась, и мост остался позади.

Новый удар ждал, когда барка остановилась у причала, расположенного возле Ворот изменников.

— Нет! — воскликнула я. — Ведь я не изменница.

— Таков приказ, ваша милость, — ответили мне.

Мартовский день был холодным и ненастным. Пошел дождь. Вот каким невеселым выдалось Вербное воскресенье в тот год. В Иерусалиме толпы приветствовали Спасителя, а всего через неделю те же самые люди стали кричать: «Распни его, распни!»

— Миледи, вы должны сойти на берег здесь, — приказали мне.

Однако нижние ступени причала были скрыты под водой.

— Неужели я должна ступать прямо в воду? — спросила я.

— Да, миледи, должны.

И я шагнула в воду, намочив ноги.

Мне навстречу спустился комендант Тауэра, кто-то из его людей хотел набросить мне на плечи плащ, но я отказалась. Громко, чтобы все слышали, я сказала:

— Никогда еще по этим ступеням не поднималась пленница, до такой степени невиновная в каких бы то ни было прегрешениях.

Несколько тюремщиков и стражников опустились на колени и выкрикнули:

— Да хранит Господь вашу милость!

Эта сцена укрепила мое сердце. Даже в положении жалкой пленницы я не утратила любви простых людей. Некоторые из них всхлипывали, и я догадалась, что они уверены: живой мне из этих стен не выйти.

Прямо передо мной возвышались Ворота изменников. Я не могла себя заставить пройти под их сводами и присела на холодный камень.

Комендант подошел ко мне и мягко сказал:

— Сударыня, вам не подобает сидеть на камне.

— Лучше уж здесь, чем по ту сторону стен, — ответила я.

Один из моих лакеев разрыдался, и это придало мне сил.

— Пойдемте, — сказала я своим слугам. — Вы знаете, что я ни в чем не виновата, а значит, и плакать нечего.

Я поднялась и позволила провести себя в комнату, специально для меня приготовленную. Она находилась на первом этаже Колокольной башни, просторное помещение с тремя окнами и высоким сводчатым потолком.

Я вошла, дверь за мной заперли на засов. Бесконечно усталая, я опустилась в кресло.

Итак, меня постигла участь, которой я страшилась более всего — я стала пленницей лондонского Тауэра.

Эти мрачные стены снова вызвали у меня цепь воспоминаний. Точно так же когда-то отправили в эту угрюмую крепость мою мать; точно так же терзалась она отчаянием. На мать ополчился муж, на меня — сестра. Но, может быть, все еще не так ужасно, успокаивала я себя. Трудно поверить, что Мэри решилась меня погубить. Ах, если бы только я могла с ней поговорить! Вновь и вновь я вспоминала страшную сцену во дворе, когда перепуганная мать показывала меня своему всемогущему, пышно разодетому мужу. Он смотрел на нее холодно и безразлично, взгляд его леденил душу. А Мэри? Можно ли сказать, что Мэри безразлична ко мне? Во всем виноваты ее придворные, задумавшие погубить меня, ибо я могла помешать их честолюбивым замыслам. Мэри верит, что я навеки проклята, поскольку отказываюсь принять ее веру. Она испытывает ко мне сестринскую любовь, но фанатизм имеет свойство заглушать живые человеческие чувства. Главное для королевы — вернуть Англию в католицизм, а я стою на ее пути…

Дни казались бесконечными, ночи тянулись еще медленнее. Больше всего я скучала по своей Кэт, которой не позволили меня сопровождать. Но все же мое одиночество было скрашено обществом добрых подруг: очаровательной Изабеллы Маркхэм, недавно вышедшей замуж за сэра Джона Харрингтона, и другой моей фрейлины — Элизабет Сэнд. Они делали все возможное, чтобы я ни в чем не испытывала нужды.

Как-то раз Изабелла сказала:

— Вы заметили, как почтительны с вами стражники, миледи? Они помнят, что вы дочь короля. По-моему, с нами здесь обращаются совсем неплохо.

— Моя мать была женой короля, но это не спасло ее от плахи.

Наступило молчание. Мои дамы знали, что я говорю вслух о матери лишь в самые тяжелые моменты своей жизни.

Я приложила руку к горлу и прошептала:

— Когда меня переведут в камеру для смертников, я попрошу, чтобы палачу прислали из Франции меч. Не хочу погибнуть под топором.

Фрейлины разрыдались, и мне пришлось их утешать.

На следующий день явился Гардинер в сопровождении девяти лордов, членов Государственного Совета. Увидев самого заклятого своего врага, я приготовилась к худшему. Он был твердо намерен выбить из меня признание, всеми правдами и неправдами доказать, что я участвовала в заговоре Уайета. Начал он с того, что я будто бы состояла с изменником в переписке.

— Я не получила от Уайета ни одного письма.

— Но его письма были перехвачены нами, — заметил Гардинер.

— Очевидно, именно поэтому они до меня и не дошли.

— Уайет сознался в том, что вы его соучастница.

— Значит, он не только изменник, но еще и лжец.

Я всегда была сильна в словесных баталиях и, несмотря на одолевавший страх, отвечала ясно и решительно. Гардинеру не удалось меня ни на чем подловить.

Один из членов Совета, Генри Фитцален, граф Арундел, поглядывал на Гардинера с явным осуждением. Арундел был ревностным католиком, с его точки зрения, я наверняка представляла опасность для дела Римской церкви в Англии, но чисто по-человечески он мне симпатизировал. Должно быть, несмотря на гордый и неуступчивый нрав, во мне было нечто, привлекавшее мужчин. Я не раз замечала, что есть определенный тип представителей сильного пола, которым хочется взять меня под свою защиту. Арундел был из этой породы, и по мере того, как Гардинер увеличивал натиск, Арундел выказывал все больше недовольства.

В конце концов он не выдержал и, протестующе вскинув руку, сказал:

— Мне совершенно ясно, что ее высочество говорит чистую правду. Я сожалею, что нам приходится беспокоить ее милость из-за таких пустяков.

Гардинер пришел в неистовство, тем более что некоторые из членов Совета явно разделяли мнение графа. Так лорд-канцлер остался без поддержки Государственного Совета.