Анна Листопад - Суламифь и царица Савская. Любовь царя Соломона Страница 37

– Стойте! Я говорю – остановитесь!

Суламифь по-прежнему оставалась на мостовой. По мановению руки закутанной в непроницаемое покрывало женщины, двое схватили Суламифь, водрузили бездыханное тело на резвого скакуна и скрылись на глазах изумленных истязателей в темноте дальних улиц. Затем та же рука движением сеятеля выбросила на дорогу монеты, и все бросились собирать деньги. Когда монеты, с взаимной бранью и тычками, были собраны, ни женщины со странным голосом, ни ее спутников, ни избитой камнями прохожей – уже не было. Поболтав немного, нищие разошлись.

Глава 30. Спасение

Эвимелех очнулся в полумраке и долго разглядывал колышущиеся на стенах тени – цветы, ветви, человеческие фигуры в длинных одеяниях составляли необыкновенный мир сна. В голове было звонко и гулко: наверное, так бывает в большом золотом сосуде, когда он пуст. Вот прошла женщина, в ее руках – кувшин с водой. Вот мальчик принес и поставил рядом со стеной огромное блюдо с виноградными гроздьями. Вот старец медленно, не разгибая горбатой спины, натачивает нож Лицо этого человека не знакомо. А вот другой старик. Где-то Эвимелех его уже видел… «Ницан. Он жив?» – пронеслось в голове.

– Посмотрите, наш больной очнулся, – сказал мальчик, подзывая своих спутников к Эвимелеху.

Оба старика подошли к циновке, на которой лежал Эвимелех, заботливо укрытый старыми, но чистыми покрывалами. Одежды на нем не было: выстиранная и кем-то починенная, она висела неподалеку от убежища.

– Ну вот, – сказал второй, незнакомый старик, – теперь опасность миновала, теперь он будет жить.

Надежда и свет появились в потухших было глазах Ницана. Он взял Эвимелеха за руку и стал как будто чего-то ждать: может, когда тот заговорит или попросит чего-нибудь.

– Где я, что со мной? Я не умер?

Мальчик, который помогал старцам, был тут же. Поглядев на Ницана, он ответил вместо него:

– Нет, братство Ницана спасло тебя.

– Но… как? Я думал, Ницан умер. Тогда, когда меня привели с допроса, его уже не было… Я подумал…

– В тот день, когда тебя вызвали на допрос, Соломон приказал своим слугам перенести тело Ницана в другую каморку. Он был так заинтересован тем, кто такой Ницан и кто есть мы – братство пророков, что поспешил спасти жизнь Ницану. Повелитель умен и хитер, он хотел знать, с кем имеет дело. И вот пока ты, Эвимелех, стоял перед государем, за Ницаном уже стал ходить дворцовый лекарь. Потом, когда Ницану заметно полегчало, Соломон говорил с Ницаном. О чем они беседовали – никто не знает: Ницан не рассказывает об этом… Но Соломон приказал отпустить нашего друга и наставника.

– Скажи, мальчик, а не знаешь ли ты, что произошло с моими братьями, с моими обвинителями…

– Тебя, вероятно, заботит судьба Суламифь? – догадался второй старик. Ницан по-прежнему молчал. – О ней было бы лучше поговорить позже. А сейчас ты устал, Эвимелех, отдыхай.

Но Эвимелех стал так крутиться на своем жестком ложе, что стало ясно: затягивать с разговором невозможно.

– Много воды утекло с той поры, когда ты последний раз видел Суламифь. Тебя обвинили в убийстве сыновей Ноаха: сам Hoax указал на тебя. Поводом к этому послужил глиняный свисток, который был найден рядом с убиенными, и окровавленная пастушья дубинка – ею и ударили Неарама и Нехама. Наш Арон (так звали мальчика, ухаживающего за Эвимелехом и старцами) разведал, что Hoax теперь уже и сам не уверен, прав ли он был или нет на счет тебя. Но теперь ему удобно и спокойно: он отвел подозрение от своего сына, который, по сути, тоже мог стать убийцей – братоубийцей.

– Нирит?

– Да, Нирит. Между братьями разгорелся жестокий спор из-за наследства. Теперь, когда Неарама и Нехама нет в живых, Нирит заправляет делами совсем постаревшего Ноаха. И у него славно это получается… Так вот за тебя, Эвимелех, некому было вступиться. Янив и Эйнат безоговорочно поверили в обвинение Ноаха, а кто еще мог бы так поручиться за тебя, как не родные тебе люди?

Случилось так, что ты попал в ту самую темницу, где доживал свои дни Ницан. После того как Руфь-моавитянка, любовница Соломона, устроила на Храмовой горе это безобразное представление, – в голосе старика послышался гнев, и отвращение отразилось на его лице, – призывающее народ Израиля к грехопадению и идолопоклонничеству (языческое празднование союза Эла и Ашеры), и Ницан громко выступил, обличая поступки государя, находиться рядом с Ницаном было опасно. Тебя посчитали его сообщником. Вернее, кому-то выгодно было записать тебя в сообщники опасного преступника… Я знаю, знаю, – поспешил старик предупредить слова Эвимелеха о верности старшему другу, – что ты, сын мой, веришь Ницану и поддерживаешь его во всем. Может быть, это и погубило бы и тебя, да и Ницана, – там, в каменной норе под государевыми садами. Однако по каким-то своим соображениям Соломон отпустил Ницана. Нам удалось узнать о тайном подземном ходе, ведущем в тюрьму. Через узкие подземные коридоры мы и вынесли тебя, умирающего. Теперь ты здесь, среди нас. Ты будешь жить, если станешь вести себя осмотрительно и осторожно. Кто-то злой и коварный явно не хочет нашего покоя. Он может навредить и тебе.

– О чем ты говоришь, старик?

– После того, как Соломон отпустил Ницана, кто-то разузнал об убежище сонма пророков и погубил многих из нас, отравив ручей, из которого мы брали воду, чтобы готовить себе пищу. Этот кто-то мстит нам…

– А Суламифь? Что с Суламифью?

– Она исчезла. Поговаривают, что с ней видели какого-то незнакомца. Но имени его никто не знает. Даже Нейхеми, навещавшая Суламифь, ничего не может (или не хочет) сказать об этом.

– Я должен разыскать ее. Вдруг она в беде?

– Ты сам в беде, Эвимелех, ты забыл. Сначала тебе нужно восстановить свои силы. Кому нужен защитник, который не может стоять на ногах?

– Ницан, что скажешь мне ты? Почему ты молчишь? – обратился Эвимелех к сидящему рядом старику до сих пор хранившему странное молчание. – Почему ты молчишь?

Ницан пристально посмотрел на Эвимелеха, словно подбадривая его взглядом и глазами уверяя, что все благополучно, как и должно быть. А другой старик сказал:

– Ницан цел и здоров – настолько, насколько это возможно для человека, побывавшего в страшной тюрьме и которому Соломон приказал вырвать язык…

Эвимелех застыл от ужаса и крайнего изумления. Его голова словно вросла в циновку. Он закрыл глаза, и слезы брызнули из-под его ресниц. Он крепко сжал ладонь Ницана, все еще держащего его за руку.

Глава 31. Тревога

Соломону не спалось. Гораздо спокойнее было бы ему, если бы Суламифь была в их доме, под надежной охраной. Он долго бродил по саду, вдыхая ночные ароматы. Щедро пахло сладкой травой – это садовник днем выравнивал газон и подрезал кусты с небольшими красными ягодами: название выпорхнуло из головы, как утренняя пташка выскакивает из укромного уголка в траве, испуганная шагами незваного гостя. Освещенные факелами и замысловатыми фонарями, в которых дрожал огонь свечей, цветы и деревья выглядели теперь совсем по-другому, чем днем. Как странно, что раньше он этого не замечал… Да, раньше он был другим…