Роксана Гедеон - Фея Семи Лесов Страница 40

Я тяжело вздохнула. Вот так всегда. Черт бы побрал этот монастырь! И как можно спать в то время, когда десятки пар кружатся в изящном котильоне под блистательную музыку Перголезе. Я легко узнавала даже звучащие арии – «Ночь, бесконечная ночь» и «Глубокие бездны Тенара» из оперы-балета Рамо. А танцевала я так хорошо, словно моим учителем был сам Марсель. И с такими познаниями мне приходилось идти спать!

Эти два дня, проведенных в Бель-Этуаль на свадьбе Терезы, были призваны целых два года служить пищей для воспоминаний в монастыре. Тысячи раз я рассказывала о своей поездке монастырским воспитанницам. А обитель святой Екатерины опостылела мне настолько, что я почти забросила занятия, за что монахини были вынуждены меня наказывать – не давать сладкого к обеду.

Я знала, что в монастыре мне предстоит пробыть еще два года – так сказал отец. До тех пор, пока мне не исполнится шестнадцать. А там мне найдут жениха и представят меня ко двору.

Но тогда мне казалось, что два эти года никогда не пройдут.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

БРЕТОНСКАЯ ПОМОЛВКА

Первого мая 1786 года мне исполнилось шестнадцать лет. Я стала взрослой девушкой, которой уже пора думать о замужестве и появляться в свете.

Белокурые волосы посветлели и стали ярко-платиновыми с золотым отливом. Они все так же вились и этим причиняли мне немало беспокойства, выбиваясь из прически. Не изменились только глаза – остались такими же агатово-черными с загадочной янтарной золотинкой, и кожа – она нисколько не посветлела и была матово-смуглой, словно светящейся изнутри. Я удивлялась, глядя в зеркало, такому сочетанию: светлые волосы и словно опаленная солнцем кожа.

Я была довольна своим сложением: не нужен был корсет, талия составляла всего двадцать дюймов. Мне не приходилось пришивать к лифу оборки и рюши, чтобы зрительно увеличить грудь: две прелестные выпуклости и так хорошо облегались тканью платья. Форму моих рук даже настоятельница монастыря находила восхитительной. У меня была гибкая талия, маленький размер ноги и легкая походка… Эти качества удовлетворяли даже мое избалованное тщеславие. И вместе с тем я была слишком нежна и совсем не подготовлена к жизни – настоящее тепличное растение. Что ж, как говорится, la verginella é simile alla rosa[38] и не всегда é in si bel corpo più cara venia.[39]

Нельзя сказать, что я стыдилась своей прошлой жизни. За шесть лет в монастыре мне сумели внушить уважение совсем к другим вещам – благородству, изысканности, аристократизму. Я стала другой, и все мои надежды отныне были связаны с той средой, где вращался мой отец.

После Мари у меня не было настоящих подруг. Наша дружба с Терезой основывалась лишь на дружбе наших родителей. К тому же она уже была замужем и имела ребенка. Мы с ней изредка переписывались. Что касается Мари, то я получила от нее лишь одно письмо: она писала, что стала актрисой «Комеди Итальенн» и учит итальянской язык. Вообще, письмо было грустным. А после она замолчала.

В последний год пребывания в монастыре меня уже не донимали занятиями и чистописанием; я занималась в основном музыкой и танцами, а свободное время проводила за книгами, потому что в город нас выводили крайне редко. Монахини даже не ведали, какие богопротивные сочинения хранятся у них в библиотеке. Сестра Урсула, в обязанности которой входила слежка за чтением монастырских воспитанниц, с трудом прочла «Фландрские войны» кардинала Бентивольо и «Историю Рима» Тита Ливия; к остальным книгам она не прикасалась, и мы читали все, что нам заблагорассудится. Надо сказать, что такого количества непристойных романов мне не приходилось встречать нигде, кроме как в обители святой Екатерины: гривуазные сочинения Кребильона, изображающего любовные приключения Людовика XV, «Монастырский привратник» аббата Латуша, до такой степени насыщенный эротикой, что у юных воспитанниц краснели уши; чувственная поэзия Дора, непристойные сонеты и картинки Аретино, скабрезности «Комического романа» Поля Скаррона, поэма Роббе де Бовезе, посвященная сифилису, любовные рассказы маркизы де Тансен, удивлявшие еще и тем, что их автор в прошлом была монахиней, и многое, многое другое… Ни в каком ином месте монастырские воспитанницы не прошли бы такой школы чувственности, нигде бы их сознание не развратилось так рано и так мощно. Мы ходили в белоснежных платьях, символизирующих девичью чистоту, опускали глаза и легко заливались стыдливым румянцем, но душой ни одна из нас уже не была невинна; все разговоры по ночам, все мечты и шутки были отмечены печатью сильного и раннего интереса к мужчинам и тайнам будущего замужества.

Но монахини, позволив нам развратиться душевно, зорко следили за тем, чтобы мы остались чистыми физически. То место, через которое можно было удрать в город, заметили, и был нанят сторож, следивший за тем, чтобы никто не перелез через стену; все письма, приходившие в монастырь, тщательно прочитывались, и, в случае обнаружения там чего-то нескромного, виновница сурово наказывалась. Нам не разрешались свидания ни с кем, кроме родителей и братьев, да и эти свидания чаще происходили через прутья решетки. Среди нас были девушки, уже помолвленные с молодыми людьми, но даже им не разрешалось свидание. Монахини получали много денег за обучение и хотели, чтобы у их заведения была хорошая репутация. Но даже эти строгости не всегда помогали. Однажды нас поразила весть о том, что хорошенькая рыженькая Констанс де Ронфи-Кедиссак, которую прочили в жены графу де Лораге и которой едва исполнилось пятнадцать, во время каникул забеременела и была увезена отцом в деревню для сокрытия позора.

Впрочем, в монастырской библиотеке было достаточно и моралистических сочинений Люкло и Ларошфуко, вполне приличных любовных романов вроде Шодерло де Лакло «Опасные связи» и «Манон Леско» аббата Прево… Были и тягучие, размеренные сочинения Ричардсона, живописавшего прелести семейной жизни, основанной на долге и добродетели, и более живые «Письма мисс Фанни Бетлер» Риккобони. Свободно лежало еретическое сочинение аббата Дюлорана «Жизнь и приключения кума Матье», антикатолические эскапады Вольтера, откровения Руссо и Дидро.

Но, как бы там ни было, монастырь святой Екатерины надоел мне безумно. Я выезжала отсюда только дважды – и это за шесть лет! Мне хотелось на свободу, в свет, в люди. Я была привлекательна, и хотела, чтобы это оценили юноши. Наконец, перед Сюзанной де ла Тремуйль, дочерью генерала королевской лейб-гвардии принца де Тальмона, простирались необозримые возможности, и ока не могла оставаться к ним равнодушной.

Мой шестилетний плен в монастыре закончился, и я могла, наконец, бросить в сторону противное белое платье с фолетте из собственноручно вывязанных кружев. Теперь я могла носить что угодно, делать любую прическу, примерять любые драгоценности, и неожиданно обнаружила, что я необычайно богата: и нарядов, и бриллиантов у меня было пропасть.