Анна Листопад - Суламифь и царица Савская. Любовь царя Соломона Страница 41

– Это наша мать? Мне кажется, я помню ее именно такой, отец.

– Да, сын мой, это Нирэль. Но не только ей я посвящаю свое произведение. Я вижу в этом образе лики нашей судьбы. Это рождение и взросление у груди матери и вечная тоска по материнской ласке, которую человек утрачивает по мере взросления. Это детство, навсегда определяющее наш дальнейший путь: счастливое детство дарит человеку восприимчивость к прекрасному и возвышенному, дарит ключ к будущему счастью. Это материнство, мудрость которого открывает ребенку радость мира, учит любить и уважать. Это и любовь к женщине, которая открывается нам но – увы! – не всем: не всякий способен узнать настоящую любовь в потоке жизненных свершений, любовь, которая подарит наслаждение и покой, и полет, и благоденствие, и уют.

– Ты превзошел самого себя, отец!

– Да, пожалуй, ты прав, Нирит. Для человека, большую часть жизни обжигающего горшки и не умевшего достойно поддерживать семейный очаг, это, – он указал на статую, – немало. Теперь дело моей жизни сделано.

– Не говори так, отец! Ты проживешь еще много новых дней! Я верю, что это только начало…

– Да, сын мой! Много новых дней… Ты знаешь, Нирит, я слышал, что в окрестностях долины Хула существуют залежи глины – мечты любого ваятеля. Я хотел бы, чтобы ты пошел туда и нашел для меня эту глину.

– Но как же, отец? Ведь у меня столько дел! Как я оставлю мастерскую и лавку? Как я оставлю тебя?

– Найди верного человека, Нирит, и отправляйся в путь. А мне… Мне необходимо сделать еще одну деталь для моей Прекрасной Нирэль, – старик снова взглянул на изваяние женщины.

– Я послушаю тебя, отец. Но не более трех дней могу я отсутствовать в мастерской. Если за это время я не отыщу то, о чем ты говоришь, я все же вернусь – пусть и с пустыми руками.

– Нет, нет, Нирит. Я предчувствую, что ты найдешь нечто важное там… Иди и возвращайся.

И послушный сын отправился собираться в дорогу на поиски глины, как научил его Ноах. Он сомневался в том, нужно ли ему идти, не слишком ли опрометчиво он поступил, дав отцу себя уговорить. Но теперь уже он обещал и был вынужден сделать так, как просил Ноах.

С тех пор как Нирит стал во главе гончарного дела Ноаха, мастерская продолжала существовать и развиваться. Когда жизнь – после гибели Неарама и Нехама – устоялась, Нирит стал подумывать о женитьбе и потихоньку расспрашивать у соседей о Суламифь. По мере того как он узнавал о ее судьбе, она все более и более занимала его воображение. Поражало то, как провидение играло жизнями Суламифь и Эвимелеха: словно две песчинки, уносимые ветром и волнами моря, вынуждены они были покоряться чуждой им воле. Провидение избавило Суламифь от нежеланного брака с Неарамом, но при этом лишило и возлюбленного Эвимелеха. Провидение привело ее в объятия Соломона – об этом стало известно от Янива, не сумевшего сдержать в тайне свою радость, – и кто знает: чем все это закончится? Суламифь стала частой гостьей в мыслях Нирита, в его мечтах. Он воплощал ее в глине – и она жила у него в мастерской среди цветущих веточек миндаля или вишни.

Вот и теперь, прихватив с собой длинный нож и небольшую дубинку – на случай, если встретится по дороге зверь или змея, – Нирит попрощался со своей Суламифь (его любимой работой было изображение девушки, несущей кувшин с водой на правом плече) и вышел в путь.

Глава 36. Медальон

Нирит шел по неширокой дороге, которая по большей части петляла вдоль выжженных солнцем степей. Небольшие цветочки и низкие, выпитые жарой растения под ногами, виноградные и фруктовые плантации вдалеке и громкий хор насекомых и птиц – сопровождали его всю дорогу. К вечеру он достиг пастушеского шатра – того самого, где когда-то ночевал Эвимелех, мечтая о счастье с Суламифь. Нирит попросился на ночлег, и пастух проводил его в гостеприимный ко всем путникам шатер. Укладываясь на жесткую циновку, Нирит долго разговаривал с пастухом, которого звали Гасаном. Тот рассказал, что недавно хозяин прислал к нему нового погонщика овец и коз, и теперь он как раз обходит стадо. Нирит вслух поразился тому, как Гасан, такой юный, невысокого роста справляется со своей работой. В его обязанности входило умение избавить стадо от опасности быть застигнутым диким зверем, стрижка овец, уход за животными; но ни большая с каменными шипами дубинка, ни огромные мехи с водой, чтобы напоить животных, ни вечная опасность повстречаться с хищником – ничто не смогло надорвать его спину и прогнать с пастбища. А Гасан слушал речи своего гостя, но мало чего говорил сам: он привык, здесь его дом. Когда наконец Нирит улегся и заснул, Гасан взял кнут и тяжелую палку и пошел проверять: все ли в порядке в вверенном ему стаде.

Так прошла ночь. Нирит проснулся от гулкого шума. Это за завтраком разговаривали и шутили пастухи, собравшиеся в тени вокруг подноса с сухими и свежими фруктами:

– Клянусь шерстью лучшей овцы в моем стаде! С тех пор как Гасан получил это свое, – говорящий поморщился, – «наследство», он стал слишком заноситься. Слишком много дерзко молчит он, как будто зазнается, – услышал Нирит обрывок разговора.

– Да, да, Гад, ведь Эран прав. И еще он что-то прячет у себя в деревянном сундуке, в котором якобы лежит его одежда. Ну, скажите на милость, какая у пастуха о-де-ж-да? – последнее слово говоривший произнес нараспев, с усмешкой. – Шкура да кожаные сандалии. Ей-богу, что-то здесь нечисто.

– Ия, Реут, заметил, что, как вернулся он из Иерусалима, еще до той огненной ночи на Храмовой горе, он как будто бы изменился.

– А что, если нам заглянуть в заветный сундучок? Пока его нет, – трое пастухов переглянулись.

Обтерев губы и руки, Эран двинулся как раз к тому месту, где лежал Нирит. Рядом со спящим и стоял пресловутый сундук, вызвавший столько эмоций у самого Эрана и у его приятелей – Гада и Реута.

Не обращая внимания на Нирита, они стали взламывать замок на сундуке, что им долгое время не удавалось. Затем, когда металлическая петля все же поддалась, удивленный присвист раздался в жилище пастухов.

– Посмотри-ка, это деньги и какие-то забавные вещицы…

– Эти вещицы, сдается мне, глиняные шкатулки!

– А это, гляди, медальоны с изображением какой-то красотки…

– Ага, напоминает твою резвую Хемду из того злачного места, что за углом Ноаховой мастерской…

– А вот еще какая-то безделушка… У этого Гасана явно что-то с головой… Зачем ему столько этой дряни?

– Эй, братья, давайте-ка снова все уберем, – заторопился неожиданно Реут.

– А Гасану скажем – пусть делится с нами, или мы пойдем и поподробнее разузнаем о его наследстве. Что-то уж очень сомнительно все это… – последним говорил самый старший, заросший бородой и сам похожий на огромного барана пастух Эран.