Анна Листопад - Суламифь и царица Савская. Любовь царя Соломона Страница 42

– Эй, братья, давайте-ка снова все уберем, – заторопился неожиданно Реут.

– А Гасану скажем – пусть делится с нами, или мы пойдем и поподробнее разузнаем о его наследстве. Что-то уж очень сомнительно все это… – последним говорил самый старший, заросший бородой и сам похожий на огромного барана пастух Эран.

Затем они сложили все обратно, кое-как примостили на прежнее место замок и разошлись по своим делам.

Нирит наконец поднялся со своего места. Признаться, он порядком испугался увиденной им сцены. Кто знает: на что были способны эти трое детин-пастухов, привыкших к зною и опасности бездорожья и пастбищ – не в пример Нириту, которому не был знаком тяжелый физический труд? Собираясь покинуть шатер пастухов, он внимательно проверил, все ли его вещи при нем: чего доброго Гад или Реут прихватили что-нибудь с собой! Все было на месте. Под своими ногами он увидел вещицу, которую, вероятно, пастухи забыли убрать в ящик Гасана. Нирит поднял ее, повертел в руках – и вдруг острая игла пронзила его виски. Перед ним был незаконченный медальон с изображением виноградной лозы, который он сам создавал накануне гибели братьев…

Глава 37. Эдна

Первым желанием Нирита было – найти Гасана, созвать пастухов и объявить о страшной догадке. Ведь вот кто убийца его братьев! Вот кто в тот жуткий день проник в дом Ноаха, чтобы поживиться там деньгами и добром! Вовсе не Эвимелех был убийцей! Затем появилась новая мысль: а что, если они – сообщники? И Гасан тоже, как и Эвимелех, должен понести наказание? Пока Нирит колебался, что ему делать, послышались шаги и в шатер вошел Гасан. Он увидел в руках Нирита медальон, мгновенно оценил ситуацию и достал из-за пазухи огромный деревянный нож, отполированный кровью животных так, что в нем ярко блеснуло солнце, на мгновение ослепив Нирита.

– Уходи, пока цел, сын Ноаха! Я не хотел крови твоих братьев! Не хочу и твоей крови! Я не убийца! И не вор!

– Ты врешь! Ведь ты убил моих братьев и ты ограбил отца!

– Я всего лишь взял то, что мне полагается! Твой отец погубил мою мать! – Нирит застыл от слов Гасана. – Да, да, Ноах слыл добрым семьянином и отцом! А между тем долгое время, из года в год, посещал он Эдну – ту, которая выносила для него незаконнорожденное дитя. А потом, когда узнал обо мне – Гасане, Ноах покинул мою мать навсегда. И она, любившая и боготворившая его, дарящая ему минуты страсти и вдохновения, угасла и умерла – без болезни, без видимой причины. В тот день, когда он сказал, что уходит, она легла и уже больше никогда не встала с того ложа, которое так часто делил с ней Ноах… – Гасан опустил глаза в землю и мгновение молчал. – Сначала я хотел просто посмотреть, как живут дети Ноаха, на что он променял мою мать и меня. А потом я разозлился на старика: ведь и ваша мать тоже страдала? Я решил ограбить Ноаха, забрать все деньги, что лежали в потайном месте в стене его дома. Но я не успел: услышал, как вы, Неарам, Нехам и Нирит, вернулись. Вы спорили и бранились. Мне бы не удалось уйти незамеченным. И дождавшись, когда вас осталось хотя бы двое (ты поспешил за отцом), я решил бежать. Неарам и Нехам набросились на меня. Нехаму удалось почти задушить меня, Неарам же подло и трусливо караулил сзади. В последний момент я нащупал на земле дубинку, которую прихватил с собой. По случайности это была дубинка Эвимелеха. И разделался с теми, кто хотел погубить меня, убить – еще раз: ведь знаешь, Нирит, однажды я уже умер. В тот день, когда ушла в иной мир моя мать. Но все же я хотел жить! Жить и хранить память о моей матери, любившей (увы!) вашего Ноаха больше меня – иначе бы она не оставила своего сына…

Теперь поза Гасана не была так воинственна, как в начале, нож почти уже выпал из его руки, когда он протянул его Нириту:

– Убей меня, брат мой! Убей! Я не достоин ходить по земле обетованной Израиля. Ибо я преступник, трус и предатель. Я поднял руку на человека. Я предал друга. Я оставил в беде Эвимелеха и не явился к судье и не признался в убийстве. Теперь только я понимаю, что натворил.

Так стояли они, друг напротив друга, глядя друг другу в глаза, – двое всклокоченных, сбитых с пути человека. В их головах крутилось столько мыслей, столько образов промелькнуло за одно мгновение перед их внутренними взорами, что злобе и ненависти уже не осталось места. Нирит вышел из шатра и шагал без остановки, пока силы не оставили его.

Он исполнил волю отца и отыскал материал, пригодный для работы в мастерской. Ничего не сказал он о раскаивающемся Гасане Ноаху. Но часто думал о том, что одна ложь неплохого вроде бы человека, по-своему любящего свою жену и сыновей, повлекла за собой целую череду дурных поступков, разрослась как ветвистое ядовитое древо, напитанное отравленным соком. Эдна и Нирэль, оставленные Ноахом, умерли, покинув своих детей. Гасан в итоге стал вором и убийцей. Неарам и Нехам – разбрехавшиеся, как злые псы, пали жертвой своего брата. Не появись Гасан, кто знает: чем бы закончилась их ссора по поводу наследства?.. Эвимелех погиб в тюрьме, а Суламифь… исчезла.

Теперь Нирит понял, кого запечатлел отец в своей Нирэли: не только облик жены воплотил он в скульптуре женщины с младенцем. В облике глиняной статуи, вероятно, были черты и другой женщины – Эдны. И Нирит не гневался, не обижался на отца. Странный покой сошел ему в душу. Никогда он не поступит так, как отец. Никогда земная женщина не завладеет им настолько, чтобы он потерял рассудок. И Нирит отдался своему делу и искусству: все свои думы и страсти он поверял глине, на многие часы уединяясь в мастерской.

И часто в женских ликах, являющихся Нириту из глины, проглядывали черты лица Суламифь, о судьбе которой художник так никогда и не узнал.

Глава 38. Любовь

Не узнал и того, что Суламифь была совсем рядом от него: стоило только выйти на кровлю дома и поглядеть в сторону самой высокой горы, из-за которой каждый день вставало солнце. Там, где росло миндальное дерево, время от времени своими лепестками укрывавшее землю вокруг себя, – и покоилась Суламифь, возлюбленная Эвимелеха и Соломона, так и не ставшая женой, сохранившая свою чистоту и нежность, а потому еще более недосягаемая и недоступная мечтам и думам.

Никогда не узнал он и того, что дорога, которая уходила далеко в горы, то спускаясь в ущелья, то вновь поднимаясь на бледно-зеленую кручу – и вдруг снова спускаясь, даже падая вниз резко, так, что было страшно упасть в невидимую за чертой холма бездну, – что эта дорога была отмечена особым знаком. И ночью, в тот самый неуловимый предутренний час, когда спят люди и животные, эта дорога отражает Млечный Путь и указывает на следы когда-то прошедших по ней ног. Эта дорога помнит, что по ней уходили в неведомую даль возмужавший Эвимелех и постаревший Ницан. А за ними незримо следовал Офир, навсегда покинувший мудрого Соломона.