Елена Домогалова - Регина Страница 44

— Конечно, прелестницы де Ренель!

В этот раз Регина задержалась возле сапожных мастерских на улице Башмачников: уж слишком колоритная ругань неслась из-за полуоткрытой двери. Спорили трое, причём два голоса были мужские и явно нетрезвые, а третий — низкий женский, с хрипотцой и очень рассерженный. Потом раздался грохот и звон, дверь распахнулась и на улицу вылетел Длинный Жан — старейший башмачник Парижа, никогда никем не виденный трезвым, на голове у него красовался горшок с остатками похлёбки. Следом за ним кубарем выкатился Жан Короткий, его любимый зять и преемник башмачного дела. Последней в дверях появилась высокая широкоплечая женщина с молотком в руках. Всё, что она собиралась сказать башмачникам, было написано на её побагровевшем от злости грубоватом лице.

— Клянусь, если вы оба ещё раз вздумаете переступить порог моей мастерской, я пущу в дело не горшок, а этот молоток и вправлю вам ваши гнилые мозги на место! — убедительно пообещала она обоим Жанам.

Длинный Жан поспешил убраться молча, а Жан Короткий не удержался и бросил через плечо:

— Всё равно мастера из тебя никогда не получится! И хороший клиент никогда не понесёт свой заказ взбалмошной бабе, которой просто мужика не хватает!

Вместо ответа его догнал молоток. Метко догнал — чуть пониже спины. Под дружный хохот улицы, подвывая и ругаясь на чем свет стоит, Жан Короткий убрался восвояси. Башмачница повернулась в сторону хохочущих мастеровых и рявкнула:

— Ну, а вы чего ржёте? Работы, что ли, другой нету? — и встретилась с заинтересованным взглядом графини.

Женщина почему-то вспыхнула до корней волос и склонилась в запоздалом и немного неуклюжем поклоне. Регина из чувства женской солидарности прониклась симпатией к странной башмачнице.

— Как тебя зовут?

— Мадлена, — женщина опустила глаза, ужасно стесняясь своего растрёпанного вида и грубых рук рядом с этой изысканной статуэткой.

Она, конечно, видела и раньше красавицу-графиню и много раз слышала о ней, но ей даже и в голову не приходило, что эта дивная, хрупкая девушка в сверкающих драгоценностями нарядах когда-нибудь с ней заговорит.

— Красивое имя. А ты правда можешь сделать обувь?

— Какую угодно, госпожа. Туфельки, сапоги, башмаки — всё, что захотите.

— А могу я посмотреть на твою работу?

Мадлена резко вскинула голову и в глазах её зажёгся торжествующий огонёк:

— Конечно, госпожа. У меня как раз есть кое-что для вас.

Она нырнула в мастерскую, оттуда снова послышался грохот и через минуту Мадлена появилась, осторожно неся на ладони пару туфелек. Это были самые прелестные туфельки, которые Регине, избалованной нарядами и украшениями, доводилось видеть: очень маленькие, как раз ей по ноге, невесомые, сшитые из кроваво-красного бархата и украшенные речным жемчугом столь искусно, что у графини захватило дух. Эти алые башмачки были мечтой.

— Сколько…они стоят? — шёпотом спросила графиня Мадлену.

— Они не продаются. Я их шила для своей сестрёнки. Но ей они больше не понадобятся, — в голосе башмачницы явственно прозвучали слёзы.

Регина вскинула виновато-испуганный взгляд:

— Прости. Она умерла?

— Нет. Сбежала с каким-то офицером. Жанна была красивая, совсем не похожа на меня. И очень глупая. Совсем как птичка.

— Мне очень жаль. Правда.

— Ну, что вы, госпожа. Туфли не продаются, но если вы позволите, я подарю их вам. Вещи должны приносить радость. Пусть и эти туфельки проживут свою жизнь, пусть танцуют на балах и гуляют по Венсенскому лесу. К тому же вам они подойдут. Примерьте, госпожа.

Мадлена провела Регину в свою мастерскую. Графиня со свойственным ей любопытством осмотрела всё до последнего гвоздя и расспросила обо всём, что попадалось ей на глаза. Туфельки ей действительно пришлись впору. Девушка только что не визжала от восторга — обновка даже не чувствовалась на ноге. Пританцовывая по мастерской, Регина напросилась в ученицы и целых полтора часа усердно копалась в кусочках кожи и бархата, подавала гвоздики и нитки и даже попробовала прибить каблук на каких-то башмаках, пока Мишель не отобрал у неё молоток силой. Обычно суровая и неразговорчивая Мадлена беззаботно смеялась, глядя на огненно-рыжее солнце, осветившее её негостеприимное жилище, и отвечала на бесконечные вопросы графини. Робость и смущение первых минут прошли и она на равных держалась с богатой и капризной графиней де Ренель.

И вдруг Регине пришла в голову гениальная идея. Она подскочила к Мадлене и ухватила её за локоть:

— А ты можешь сделать на заказ любую обувь?

Мадлена на секунду задумалась и уверенно кивнула.

— Тогда завтра приходи во дворец Бюсси. Знаешь, где это?

— Кто же в Париже не знает ваш дом!

— Так вот, моей подруге герцогине Монпасье нужна особая обувь.

— Вы говорите о хромой герцогине?

— Да, она хромает. У неё одна нога короче другой. Ты можешь сделать ей такие туфельки, чтобы хромата не так бросалась в глаза?

— Могу. Я однажды делала такое. Грациозную походку, как у вас, не обещаю, но хромать она не будет.

— Замечательно. Значит, договорились? С сегодняшнего дня ты будешь моей личной… моим личным мастером. Заказов будет много, но только от меня и от герцогини. Я хочу, чтобы во всём Париже только у нас двоих были твои волшебные туфельки. А это задаток.

И Регина, не обращая внимания на слабый протест Мадлены, оставила на столе горсть золотых монет.

Через неделю герцогиня Монпасье щеголяла в новеньких туфельках, каким-то непостижимым образом скрадывавших хромоту. Имя мастера подруги хранили пуще государственных и семейных тайн и не раскрыли бы его даже Инквизиции. Платили подруги щедро и вскоре Мадлена приобрела новую мастерскую, просторную и на более выгодном месте, наняла несколько подмастерьев, набрала учеников, и герцогиня Монпасье, соблазнившись на уговоры Регины, тоже стала частым гостем у Мадлены.

Тем времен тучи над головой Регины начали сгущаться уже не на шутку. В Лувре уже заключали пари, долго ли будет сверкать в Париже новая звезда.

Все прекрасно видели, как раздражает Екатерину Медичи юная графиня, а особенно её близкая дружба с вечными соперниками Валуа — домом Гизов. Луи де Бюсси, конечно, в последнее время не пользовался симпатией королевы-матери, но, по крайней мере, она всегда знала, что можно от него ожидать. Дерзкий и гордый, он совершенно не умел интриговать и отличался прямотой высказываний и поступков. Такие, как доблестный Бюсси, не устраивают государственных заговоров, их только выбирают предводителями военных переворотов. Он мог бы повести за собой во время Варфоломеевской ночи, но он бы никогда до неё не додумался. В глубине души королева всегда считала его своевольным, но добрым мальчишкой, которого ничто, кроме дуэлей и женщин, не интересует. У Екатерины Медичи головной болью было семейство Гизов и этот выскочка и везунчик Наварра.