Ньевес Идальго - Черный Ангел Страница 46

Глава 24

Мир мог вдребезги разбиться и разлететься на тысячи осколков — Мигелю было все равно. Для него не существовало ничего, кроме губ Келли, отвечающих его губам. Они были такими же сладкими, какими он их помнил. Их пленительный вкус порабощал его, привязывал к ней.

Остались далеко позади, сброшенные в бездну забытья, многочисленные, ничего не значащие любовные интрижки. В эти минуты существовала только она одна, женщина, сводившая его с ума, похитившая волю, та женщина, под чью дудку он плясал.

Мигель оторвался от девичьих губ, чтобы прижаться к ладоням девушки и любоваться ею. Келли обнимала его за шею, закрыв глаза и часто, прерывисто дыша. Она приподняла бедра и пошевелилась в его объятиях, словно нуждаясь в его страсти. Ее податливость подстегивала желание Мигеля слиться с ней воедино.

Он подхватил Келли на руки, подошел с ней к кровати и бережно положил на нее, словно она была самым чудесным и драгоценным сокровищем. “Что со мной сделала эта женщина? — спрашивал себя Мигель, глядя на порозовевшее лицо Келли, обрамленное, словно солнечными лучами, локонами ее волос. — И кто же из нас теперь пленник, если одно ее слово свергло бы меня с небес в кромешный ад? Кто из нас раб?”

— Оскорби меня, — мысленно молил Мигель, — всего раз оскорби, чтобы это помогло мне освободиться от болезненной тяги к тебе.

Но Келли не слушала его. Мигель видел только пару горящих желанием глаз, затерявшихся в его глазах и освещавших его мрачное существование. В зрачках девушки читался призыв и те же чувства, что испытывал он сам.

Не отрывая взгляда от этого чудесного пиршества, преподнесенного ему судьбой, Мигель нагнулся, стянул сапоги, снял рубашку и снова поцеловал Келли. Затем он поднялся, чтобы стянуть штаны.

Глаза девушки расширились, когда она увидела обнаженное тело мужчины, и член Мигеля стал еще тверже. Келли ласкала испанца взглядом, и он снова погрузился в вихрь давно подавляемой страсти. Несчастный мечтатель, он напрасно считал, что справился с ней.

Келли не могла и не хотела отрывать от Мигеля свой взгляд. Если он притягивал ее и в одежде, то видеть его обнаженным было все равно, что слушать прекрасную музыку. Это была симфония для глаз, которую невозможно описать словами. Если бы она была скульптором, то изваяла бы это тело в бронзе, чтобы им любовались в грядущие столетия. Тело мужчины было поистине прекрасным: смуглая кожа, ни грамма жира, и мускулы, похожие на натянутые канаты. Нимало не смущаясь, без проблеска стыда, Келли смотрела на дерзко и гордо торчащее посреди гнезда темных, мягких завитков достоинство. Он казался ей богом и удивлял ее своей мощью, а ведь она только смотрела на него. Келли улыбнулась.

Остатки здравого смысла, сдерживавшие Мигеля, испарились, и он накрыл ее своим телом. Он пил ее, как пьет пчела нектар с цветов. Он снова овладел губами Келли и восхищался ими, его язык отыскал ее и сплелся с ним, пока еще неопытным, состязаясь в страсти. Для Мигеля именно неопытность девушки была наилучшим из подарков. Она еще больше возбуждала его.

Келли подавила тихий вскрик, когда жаркие губы Мигеля оторвались от ее рта, чтобы сполна насладиться грудью. Жидкий огонь струился по ее венам, и девушка чувствовала, что задыхается от незнакомых доселе ощущений. Келли была не готова к такому наплыву страстей и могла только цепляться за Мигеля, как цепляется за соломинку утопающий.

Мигель сдержал свои стоны, вернувшись к губам Келли, а его руки подобно сладострастным змеям терялись в ущельях и возвышенностях ее тела. Целиком отдавшись во власть Мигеля, девушка подумала, что ее тело уже не ее. Она хотела ласкать Мигеля, почувствовать его внутри, хотела слиться с ним воедино, стать одним существом, одним дыханием. Ее пальцы царапали шрамы испанца. На миг девушка застыла. Мигель оперся на локоть и был поражен, увидев, как по щекам Келли скатились две слезинки. Он неправильно истолковал девичьи слезы, а, может, ему хотелось думать, что англичанка плакала оттого, что расплатится с ним своей честью. Как бы то ни было, но Мигель уже не мог остановиться. Если бы он остановился, то просто умер бы. Он коленом раздвинул ноги девушки и вошел в нее. Келли едва не задохнулась. Она так страстно хотела этого, что почувствовала только легкий укол, а затем ее поглотил вихрь, подстегивавший увлечь частичку желанного мужчины еще глубже в себя, поглотить, чтобы никто не смог разъединить их. Келли приподняла бедра, помогая Мигелю, пока клокочущий внутри него вулкан не извергся, достигнув вершины. Среди резких толчков послышался хриплый мужской стон, слившийся с непроизвольными криками девушки.

Истощенная и физически, и морально, Келли расплакалась. Она так и уснула вся в слезах. Во сне девушка обнимала Мигеля, не зная, что его душа разрывалась на части, ведь он не догадывался, что ее плач был порожден мрачными воспоминаниями о его страданиях в “Подающей надежды”, и был убежден, что она отвергала его.

Обняв колени, Келли сидела на кровати и перебирала в памяти последние часы. С того момента, как она проснулась, девушка не переставала спрашивать себя, как это случилось. Как она могла вести себя так и допустить подобное? Ведь она не только отдалась ему, но и упивалась его ласками. Келли даже теперь краснела, вспоминая, как они ласкали друг друга.

Она совсем потеряла голову. Келли старалась убедить себя, что Мигель все равно овладел бы ею, даже если бы она сопротивлялась, но ведь она не сопротивлялась, наоборот, сама упала в его объятия, потому что так желала. Она вела себя, как дура, потому что хотела его. Будь он проклят! Она хотела его с тех пор, как увидела впервые в Порт-Ройале на торгах, где он был выставлен на всеобщее обозрение, но держался на помосте с горделивым достоинством.

Келли ненавидела себя за то, что страстно хотела его. Ненавидела, потому что знала — Мигель использовал ее, как любую другую женщину. Все сводилось к тому, что он удовлетворял свои потребности заносчивого самца. Она была молода и, судя по словам других, красива, а он… он был любителем приключений на море и в постели. Ему ничего или почти ничего не стоило лишить ее девственности, для него это не имело особого значения. К тому же, в ушах Келли еще звучали презрительные и злые слова Мигеля, напоминающие о том, что она здесь рабыня. Вот он и взял от рабыни все, что хотел, только и всего.

Келли горько плакала, сознавая, что всё обстояло именно так, что она принадлежала Мигелю и ничего не могла исправить. Она рыдала все сильнее, потому что при мысли о нем ее охватывало какое-то глубокое и теплое чувство.

— Будь ты проклят! — всхлипнула Келли. Она была пленницей Мигеля, и могла лишь терпеть это, будучи самой несчастной женщиной в мире, потому что испанец ненавидел англичан, и посему питал к ней отвращение. У Мигеля были веские причины для ненависти, но Келли страдала от этого. Девушке было так больно, словно ее раны посыпáли солью.