Филиппа Грегори - Другая Болейн Страница 49

Анна была в восторге.

— Правда? Помнится, у меня раз пропала шитая золотом лента, наверно, она взяла.

— В-третьих, а это хуже всего, гоняет меня в постели, как сучка во время течки.

Я не могла удержать смеха.

— Георг!

— Да, да, — подтвердил он. — Уже насмерть меня загнала.

— Тебя? — насмешливо переспросила Анна. — Я думала, тебе только того и надо.

Брат сел, покачал головой, ответил серьезно:

— Я не о том, ты не понимаешь. Кто бы возражал против пылкой страсти в постели, если, конечно, все остается в семье и она меня не позорит. Дело не в этом. Ей нравится… — Он внезапно замолчал.

— Скажи нам, скажи, — смеясь, взмолилась я.

Анна вдруг нахмурилась и шикнула на меня:

— Перестань. Тут дело серьезное. Что ей нравится, Георг?

— Это даже не похоть, — с трудом выговорил он. — С похотью я бы как-нибудь справился. И не то, что ей чего-то такого необычного хочется — я тоже не прочь порезвиться. Но ей нравится власть — власть надо мной. Недавно она меня спросила, не хочу ли я какую-нибудь девушку. Обещала привести девчонку, и что хуже всего — хотела за нами наблюдать.

— Ей нравится смотреть? — переспросила Анна.

Брат покачал головой:

— Нет, мне кажется, ей нравится все устраивать. Сдается, ей нравится подслушивать под дверьми, подглядывать в замочную скважину. Ей хочется все устроить, а потом смотреть, как другие этим занимаются. Когда я сказал «нет»… — Тут он снова резко оборвал себя на полуслове.

— Что она тогда предложила?

Георг покраснел:

— Мальчика.

Я хихикнула, шокированная его словами, но Анна не смеялась.

— Почему она предложила тебе мальчика, Георг?

Он отвернулся.

— Там есть один хорист, хорошенький такой мальчишка, голос сладкий, словно у девушки, но при этом остроумный, как мужчина. Я ничего не говорил и ничего не делал. Но она раз заметила, как я смеялся какой-то его шутке, похлопал парня по плечу — она везде видит похоть.

— Это уже второй раз, как твое имя связывают с именем какого-то мальчишки. — Анна была недовольна. — Помнишь того мальчишку-пажа, которого в прошлом году отослали домой?

— Ничего тогда не было, — буркнул брат.

— А теперь?

— И теперь ничего.

— Какое опасное ничего, — заметила Анна. — И тогда ничего, и сейчас ничего. Девчонки — это пустяк, но за такие дела могут и повесить.

Мы помолчали, мрачная компания под ярким летним солнцем. Георг покачал головой.

— Все это ничего не значит, — повторил он. — Никому до этого и дела нет. Просто меня уже тошнит от женщин, постоянных заигрываний, от всех этих разговоров про женщин. Знаете, все эти сонеты, и флирт, и пустые обещания. Мальчики — чистые и понятные… — Он отвернулся. — Но это все пустяки, не стоящие внимания.

Анна глядела на брата, в глазах невысказанный вопрос.

— Один из страшных грехов. Тебе бы лучше избавиться от подобных пустяков.

Он встретил ее взгляд.

— Я помню, мисс Всезнайка.

— А Франциск Уэстон? — спросила я.

— А он-то тут при чем?

— Вы все время вместе.

Георг нетерпеливо покачал головой и поправил меня:

— Мы все время вместе на службе у короля. Непрестанно его ждем. И больше нечего делать, как флиртовать с придворными дамами да обсуждать с ними разные скандалы. Ясное дело, меня уже тошнит от этого. Жизнь при дворе меня до смерти утомила — устал я от дамского тщеславия.

Осень 1525

Семейный совет созвали, как только я вернулась ко двору. Заметила, скривившись, на этот раз мне предложили большое резное кресло с бархатной подушкой на сиденье. В этом году я, возможно, ношу под сердцем королевского сына.

Было решено — Анна вернется ко двору весной.

— Она получила хороший урок, — рассудительно заметил отец. — Раз звезда Марии поднялась так высоко, надо вернуть Анну ко двору и выдать замуж.

Дядя кивнул, и они перешли к более важной теме — что творится в голове у короля с тех пор, как он одним указом пожаловал отцу дворянство и сделал сына Бесси Блаунт герцогом. Подумать только, Генрих Фицрой, шестилетний мальчик, — герцог Ричмонд, граф Ноттингем и лорд-адмирал Англии.

— Это бессмысленно, — решительно заявил дядя, — но указывает на ход мысли короля. Он собирается сделать Фицроя наследником. — Дядя замолчал и оглядел нас четверых, сидящих за столом, — отца и мать, Георга и меня. — Ясно, что он доведен до отчаяния. Пора подумать о новом браке. Это по-прежнему самый спокойный и быстрый способ обзавестись наследником.

— Но если Уолси устроит новый брак, нас он ни за что не выберет, — заметил отец. — С чего бы? Другом он нам никогда не был. Будет искать французскую или португальскую принцессу.

— А если у нее будет сын? — Дядя кивком указал на меня. — Если королева не будет стоять на дороге? Девочка хорошего рода, не хуже, чем мать Генриха. Второй раз от него беременна—и все шансы за то, что на этот раз мальчик. Женится на ней — сразу получит наследника. Идеальное решение.

Повисло молчание. Я огляделась — они все кивали.

— Королева никогда не согласится, — сказала я просто. Почему-то именно я всегда напоминала об этом факте.

— Когда королю не будет нужен ее племянник, не нужна будет и она. — Дядя не знает жалости. — Мирный договор, доставивший Уолси столько хлопот, открывает нам все двери. Мир с Францией положит конец союзу с Испанией — и королеве. Хочет она этого или нет, Екатерина просто опостылевшая жена.

Воцарилось молчание. То, о чем мы сейчас говорим, полная и окончательная измена, но дядя ничего не боится. Взглянул прямо мне в лицо — будто пальцем в лоб уперся, навязывая свою волю.

— Конец союза с Испанией предвещает конец королевы. Добровольно или нет, ей придется уйти с дороги. И ты займешь ее место, хочешь ты этого или нет.

Призвав на помощь все свое мужество, я встала и обошла кресло, чтобы опереться на массивную резную спинку. Голос мой звучал ровно и твердо:

— Нет, дядя. Простите, не могу так поступить. — Я встретила его взгляд — острые, орлиные, ничего не пропускающие черные глаза. — Я люблю королеву. Она великая женщина, не могу я предать. Не могу занять ее место. Не могу оттолкнуть ее и стать королевой Англии. Это против законного порядка вещей. Никогда не осмелюсь. Просто не могу.

В его улыбке было что-то волчье.

— Мы создадим новый порядок. Новый мир. Ты понимаешь, о чем идет речь? Наступит конец власти Папы, изменится карта Франции и Испании, изменится все. Мы стоим на пороге перемен.

— А если я откажусь? — еле слышно спросила я.

Дядя одарил меня самой циничной из своих улыбок, глаза холодные как лед.